политика – это работа», – говорил Салазар, когда его приглашали посетить подвластные ему обширные территории по всему миру. Даже Лиссабон казался необъятным Салазару, любившему фамильный дом в селении Вимиейру, огород, виноградник, прогулки, праздник Вознесения, который он никогда не пропускал. Но если что и казалось ему совершенно непозволительным, так это то, что дом, стены и поля Вимиейру, расположенного в муниципалитете Санта-Комба-Дан округа Визеу, приходили в запустение так же, как и его империя. С прохудившейся крыши белого здания осыпалась черепица, сад за домом дичал и зарастал бурьяном, а у него не было времени заняться родовым гнездом, потому что приходилось думать о том, как отразить нападения в Анголе, защитить мирных жителей в Мозамбике, изловить партизан в Португальской Гвинее, остановить студенческие акции протеста. Не говоря уже о непримиримых внутренних противниках и эмигрантах, которые разоблачали его во всех уголках Европы, не понимая миссии, возложенной на него судьбой. Миссии спасти бывшую Португальскую империю от распада: «Одна родина, единая и неделимая», как любил он повторять в своих выступлениях по радио.

Объектом поклонения стал не его образ, а его имя. Он был тишиной, тайной, невидимкой, он был подобен Богу и стоял лишь на одну ступень ниже верховного небесного владыки. Ему нельзя было себя показывать. У него не было ни возраста, ни тела, ни чувств. Он не говорил прямо, а вещал как оракул, иносказаниями и символами, и то, что он говорил, нужно было истолковывать и переводить на язык простых смертных. Как и Бог, он каждому назначал его судьбу: богатые должны были оставаться богатыми, бедные – мириться со своей долей, оппозиционеры – подвергаться репрессиям, которые он называл «своевременной встряской» и «предостережением, призывом не идти дальше по неверному пути». Конечно, он допускал возможность прощения, но лишь на словах, а не на деле, дабы не разорвать паутину непреложных принципов Нового государства – своего политического и организационного детища, основанного на двух незыблемых понятиях: корпоративизме и колониализме. Этой паутиной была система строгая и сдержанная, незаметная и непроницаемая, несокрушимая и непреклонная; система, возвышающая роль государства, одного из старейших в мире, роль Церкви – одной из самых сильных и традиционных, и роль исторического пути – одного из самых значительных на всем земном шаре.

Бессмертие этой системы было в его руках. И тело, разумеется, не могло его предать, думал он, любуясь закатом с террасы форта Санту-Антониу-да-Барра в Эшториле и отмечая для себя, что империя по-прежнему на своем месте, такая же непоколебимая, как и он сам, за пределами горизонта открытий и неизведанного океана, который его предки пересекали безо всякого страха. Он представлял в уме крошечные зернышки на карте – остановки на морском пути в Индию: Мадейра, Порту-Санту, Азорские острова, Кабо-Верде, Гвинея, Сан-Томе и Принсипи, Кабинда, Ангола, Мозамбик, Гоа, Даман и Диу, Португальский Тимор и, наконец, Макао.

Все замерло в его мыслях: настоящее, прошлое, будущее. Он был мозгом Португалии, он помнил все остановки кругосветного путешествия по Индийскому пути, хотя никогда не совершал его. Ему казалось, что это он открыл архипелаг Кабо-Верде, завоевал Гвинею и Анголу, достиг Гоа и Малакки, это он торговал рабами и пряностями, это он был богатым адмиралом, бедным кормчим, повелителем бурь, головорезом, жертвой крушения империи. Он мечтал перевозить на кораблях рабов из Ажуды, сопровождать на работу шахтеров из Дондо, сборщиков кофе из Уиге и какао из Сан-Томе, лесорубов из Гвинеи, рыбаков из Кабо-Верде, рабочих из шахт Кабинды, алмазоискателей из Луанды, йогов из Гоа, торговцев из Малакки, топасов[6] из Тимора, игроков и сутенеров из Макао. И если в этих фантазиях среди мангровых зарослей и лиан, лесов и змей ему встречался кто-нибудь из населявших форт Санту-Антониу-да-Барра, какой-нибудь ветеран войны, Салазар неизменно сокрушался о потере Португальской Индии – это было единственным подлинным сожалением всей его жизни.

В ночь на 22 июля 1954 года, когда индийские солдаты и сепаратисты заняли Дадру, колониальный механизм дал сбой. Две недели спустя пал Нагар-Хавели. Была сформирована проиндийская администрация, а сама территория вошла в состав Индии только в 1961 году. Это было первое неслыханное оскорбление, нанесенное потомкам Генриха Мореплавателя. Салазар долго хранил фотографию человека по имени Анисету ду Розариу, который был сержантом небольшого индо-португальского полицейского участка в Дадре и в момент восстания пожертвовал собой – ради всех детей империи. Он стал первым героем деколонизации. Салазар воспринимал эту потерю как проклятие: лишиться даже одного порта на Дороге специй означало для него разрушить весь маршрут, связывавший португальские владения от метрополии до заморских колоний. Об этом говорил и представитель Лиссабона на процессе в Международном суде ООН в 1960 году, отстаивая принадлежность португальскому государству территорий Дадры и Нагар-Хавели.

Без этих маленьких бусин – некогда покоренных земель – четки лузитанского христианского мира казались порванными, а год спустя они потеряли и форт Сан-Жуан-Батишта-де-Ажуда, без особых усилий аннексированный Дагомеей, которая позже стала Бенином. Поэтому Салазар, несмотря ни на что, стоял насмерть и удерживал оставшуюся часть Индийского пути, чтя священную миссию, возложенную Богом на португальских христиан, дабы они вывели заблудшие народы из бездуховной тьмы анимизма и научили их истинной вере. И хотя он не сомневался, что рано или поздно Бог призовет его к себе, он хотел жить вечно благодаря своей империи: «Я хотел бы насладиться зрелищем того смятения, в которое впадет страна, когда меня не станет». Он был существом высшего порядка, как Бог, Богоматерь Фатимская или Иисус, сошедший на землю; он был всем и ничем, бесконечностью и могуществом. Он воплощал в себе и дух нового португальского Средневековья, встроенного в контекст XX века, и необъятную ширь Атлантического океана, и морскую связь между Европой и Востоком, и вызов неизведанным землям, и гордый блеск открытий и завоеваний. Господь Вседержитель положил руку Свою на плечо Генриха Мореплавателя и возложил на него задачу покорять океаны. Итак, земледельческому народу Португалии, малочисленному и незначительному, предстояло дать христианское имя и христианское будущее огромному миру – миру, простиравшемуся за пределы мыса Доброй Надежды, теплых морей Индии и холодных морей Китая.

* * *

Аугушту Илариу был охвачен смятением и страхом. Вернувшись в Лиссабон, он взял ручку, бумагу и написал: «Достопочтенный господин Председатель, в состоянии глубокой тревоги и растерянности я покинул сегодня Вашу резиденцию. Я молю Бога, господин Председатель, чтобы такое опасное падение не имело никаких последствий. Выражаю Вам свое глубочайшее уважение и надеюсь, что Вы находитесь в полном здравии. Извините, если потревожил».

Но легче ему от этого не стало, и, терзаемый дурными предчувствиями, он вернулся в форт, чтобы лично передать конверт, который пролежал всю ночь в атриуме на первом этаже. В десять часов утра следующего дня Антониу да Силва Телеш, начальник секретариата Салазара, увидел конверт, вскрыл его и прочитал письмо. В то время в президиуме Совета министров не было управляющего делами. Салазару помогали только два секретаря – Силва Телеш и Анселму Кошта Фрейташ, которые каждый день поочередно ездили из Лиссабона в Эшторил, чтобы разбирать корреспонденцию.

Анселму Кошта Фрейташ был молодым предприимчивым человеком. Цвет его глаз менялся от освещения – от голубого в пасмурную погоду до зеленого в солнечную. Ему едва сравнялось 30 лет, но в шевелюре уже виднелась проседь. Из семи детей в семье он был самым младшим и уже в три года лишился матери. Несколько дней назад, 23 июля 1968 года, он женился на Даниэле, дочери майора Сарсфилда Родригиша (которого Салазар хорошо знал, потому что несколько раз приказывал его арестовать). Церемонию бракосочетания проводил старший брат Анселму – Мануэл, бывший священником. Именно Анселму первым заметил некоторые загадочные изменения в поведении диктатора после того, как тот упал.

Письмо от подолога Антониу да Силвы Телеша читал затаив дыхание. Как только Салазар показался в кабинете, распространяя слабый запах бальзама, Антониу сразу спросил:

– Как вы себя чувствуете, господин Председатель? Я только что узнал из письма Илариу, что вы пострадали при падении!

Салазар пожал плечами и ответил:

– О, господин Илариу мне написал? Да, это правда. Я собирался сесть в кресло, но оно неудачно стояло, и я промахнулся – упал