Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Год назад Гернштейн позвал его на концерт, в котором участвовала его родственница. К тому времени прошло уже четыре года, как навсегда ушла Лариса. Четыре года Старцев только работал и занимался дочерью. Вера, окончив школу, тут же записалась на какие-то бесчисленные языковые курсы, трижды в неделю тренировалась ай-ки-до, крутилась в молодежных организациях экологического и культурного толка. Старцев ее возил, встречал, что-то субсидировал, иногда ненавязчиво объяснял пределы. Наконец Вера поняла, кем хочет стать, и подала заявление в соответствующий университет в Англии.
– Папа, ты ведь меня понимаешь? – спросила она Старцева.
Старцев посмотрел на нее – серьезную, высокую и гибкую, с тринадцати лет носящую короткие стрижки. Конечно, он ее понимал.
– Разумеется. Другого быть не может.
Потом подумал и добавил:
– Денег хватит, не беспокойся.
По случаю концерта Старцев сменил джинсы на костюм, завязал галстук. Вера, прилетевшая на каникулы и тоже приглашенная, критически осмотрела его и вынесла вердикт:
– Мама бы одобрила.
Сама она надела темно-синее платье, туфли. Старцев представил, как они будут идти по фойе, и подумал:
– А ведь кто не знает, что дочь, могут подумать черт знает что!
Так оно и случилось. После концерта Гернштейн зазвал всех к себе, включая родственницу-пианистку. С родственницей была подруга – скрипачка. Знакомя их, Гернштейн сказал:
– Николай Иванович Старцев, профессор, кумир молодежи с дочерью Верой.
– Ах, вы дочь! – воскликнула скрипачка.
– Увы, – ответила Вера, – иногда хочется быть просто молодежью.
У Анны оказалось важное для Старцева качество: она умела слушать и задавала вопросы, предполагающие размышления перед ответом и продолжение разговора. Например, она не спросила, было ли холодно, когда Старцев участвовал в лыжном забеге в Университете и сломал лыжу. Тогда пришлось возвращаться пешком и пришлось померзнуть. Она сказала:
– Я на такой случай всегда беру рюкзачок со свитером. На скорость не влияет, а может пригодиться.
Она тоже оказалась лыжницей, и они еще поболтали о том, что если зимы так и будут бесснежными, то придется стать бегунами.
Она также не спросила – через полгода, что его толкнуло тогда с Вертинским – сами стихи, или что-то другое. Она сказала:
– Я думаю, это было страшно. Это ведь был приговор, конец всему. Я бы не смогла.
И подняла на Старцева испуганные глаза. Тогда он и понял, какая она красивая. Как музыка, которую она исполняла. Ею не хотелось обладать, с нею хотелось быть рядом.
В ответ на ее встревоженный взгляд он впервые взял в свои руки ее ладони и, перебирая пальцы, ответил:
– Мне это казалось игрой, серьезной, но игрой. Был расчет на вторую жизнь – задолго до компьютерных игр. Такое было воспитание. В школе проходили «Как закалялась сталь», революционеров помнили по именам. Геройская гибель обещала вечную память. Это теперь все серьезно: либо ты, либо тебя. В порошок, навеки. Даже интернет не спасет – завалит горами фейков.
С того разговора она взяла над Старцевым что-то вроде шефства. Приезжала, готовила еду по особым рецептам.
– Тебе надо правильно питаться, ты ценный представитель человечества, должен дожить до встречи с инопланетным разумом.
– Это твоя скрипка – ценность, – отвечал Старцев.
– Моя скрипка – это оружие, – смеялась Анна. – Вот прилетят злые инопланетяне, а мы выставим против них первоклашек из музыкальных школ, особенно по классу скрипки, и я в первых рядах, как командир. Вот инопланетные мозги и полопаются.
Старцев часто сопровождал ее на концерты, заходил за кулисы, знакомился с музыкантами. Иногда она целовала его в щеку, и тогда Старцев ощущал еле приметный, но чудесный аромат. Конечно, его удивляло, что в тридцать два года она не замужем и не имеет явной связи с кем-то помоложе него. – Я тебе найду мужа, – как то пошутил Старцев.
– Найди, – весело откликнулась Анна, – только знаешь, я привередливая, сварливая и строптивая.
Все-таки, у нее кто-то, вероятно, был. Иначе как объяснить, что иногда на ранних встречах, она выглядела как-то по особенному счастливой.
Когда он купил мотоцикл, она нахмурилась.
– Ты уверен, что это безопасно?
– Уверен, ты сама увидишь, что осторожность – мое второе имя.
Она пожала плечами, но покататься согласилась. В ее репертуаре даже нашлось то, что пришлось по душе новым приятелям Старцева. Они предложили ей пива.
– Кажется, я тебя понимаю, сказала она, пригубив из банки, – после Университета это – самое то. Не удивлюсь, если скоро здесь окажется половина твоих выпускников.
И вот теперь Анна, в полном соответствии со своим пониманием женской ответственности за «безрассудных» мужчин, настаивает на соблюдении им новых правил.
– Безопасная социальная дистанция – полтора метра. Вирус не долетает.
– У него что, завода не хватает?
– Какого завода! – Анна нахмурилась, – завод тут не причем. Просто факт – безопасное расстояние.
– Научный факт?
– Не дураки же все. Весь мир это признал.
– Весь мир – это отговорка. А если я не хочу, если я не боюсь?
Анна нахмурила брови:
– Человек может сам не болеть, но быть носителем, и заразить того, у кого иммунитет слабый. И тот может умереть.
– И что? – спросил Старцев.
Анна не разделяла его насмешливый тон.
– Ну, во-первых, жалко человека. А во-вторых, могут определить, кто его заразил, гуляя без маски, а это – уголовная ответственность.
– Да, именно так – во имя защиты больных, бедных, слабых, обездоленных неинициативных, неподвижных и часто необразованных совершаются преступления против здоровых, богатых, бодро шагающих за горизонт.
– Какой горизонт?
– Горизонт судьбы!
– Ты не прав, – вздохнула Анна.
– Знаешь, – проникновенно проговорил Старцев, – я не пророк, но могу рассказать, как все будет. Сначала будет весело. На масках будут рисовать губки, язычки. Интернет переполнится видео и фото дуреющих от скуки людей: сначала будут показывать кухни, потом спальни. В конце концов и это надоест, люди перестанут шутить по поводу изоляции. Останется раздражение, которое будет нарастать. Но к раздражению легко привыкнуть, как к ноющему колену. Так возникает новый вид – homo пандемикус. Вот в прошлом веке мы были homo советикус, потом вроде встряхнулись, а теперь – новый виток. Все по Дарвину.
– У тебя колено болит? – встревожилась Анна. – Ты не говорил.
– Да нет, ничего у меня не болит. Чувствую себя преступно здоровым… на фоне событий.
Старцев помолчал, потом приложил маску к лицу, снова снял:
– У меня недалеко от дачи знакомый живет. Бросил все городское, уехал в деревню, перепелок разводит, коз каких-то коричневых. Так я ему позвонил поздравить с днем рождения, спросил, как живет. А он таким спокойным, скорее даже просветленным тоном
