…Мы зачем-то пошли на задний двор. В нём было что-то декадентское и потому завораживающе-интересное. В самом его центре каким-то сюрреалистическим фаллическим символом возвышалась постройка неизвестного назначения. Где-то с человеческий рост, с четырьмя окнами без стёкол — наверное, какой-то впускной коллектор для продува метро или что-то в этом роде. Я выбрасывал в неё тонны рекламных листовок, которые должен был впаривать людям возле ГУМа, и получал за это сто долларов в неделю. На втором этаже ГУМа в каком-то второсортном заведении с намёком на торговый центр я брал в охапку две огромные коробки, шёл к одной из трёх входных дверей, комкал штук пятьдесят листовок и разбрасывал их вокруг урны, чтобы оставить следы Ч своей изнуряющей работы. (Нас должен был проверять какой-то виртуальный мифический супервайзер, которого в глаза никто не видел: если он и был, то работал с таким же энтузиазмом, как и я.) После этого я нёс коробки через Манежку — вот это было самой сложной частью процесса, потому что их общий вес составлял килограммов тридцать, а веревки, которыми их обвязывали, больно резали руки, — и выбрасывал вместе с их содержимым в тот самый архитектурный фаллос. А потом шёл в институт — пить мордой алкоголь или курить лёгкими дурь.

Чикатило какое-то время работал на ту же контору, но на другом участке, где-то в районе Белорусского вокзала. Мы пытались внушить этим ребятам, что нас надо поставить вместе. Чик на ходу придумал байку про то, что последние исследования американского учёного Роберта Смита доказали однозначную коммерческую ценность парной сетевой контактной рекламы. Термин он придумал с ходу, на лету. «Смит пишет: у человека два глаза, два уха, две руки и две ноги. Поэтому подсознание людей (а именно оно и является прямым объектом воздействия любой рекламной деятельности) лучше раскрывается парным явлениям», — самозабвенно врал Чик. Сейчас такую чушь схавали бы на раз-два: нет ни одного человека, который был бы в курсе всех новых исследований в области психологии бизнеса, зато каждый знает, что их много и ими нужно руководствоваться, чтобы приблизиться к западной корпоративной культуре. Но тогда даже долбаное Евангелие от Карнеги было доступно не каждому, поэтому Чикатило опередил своё время — на него посмотрели непонимающими глазами и послали на хер, то есть на Белорусскую. Откуда он и вылетел с треском через пять дней, потому что тамошний супервайзер не был виртуальным. Он ходил туда-сюда по всему району и как-то раз приметил деда-алкоголика, везущего тележку с до боли знакомой макулатурой. Судя по всему, дед обобрал помойку, в которую Чик сбрасывал этот мусор, и вёз его в приёмный пункт: весил он, как я уже говорил, немало.

— Смотри-ка, сколько ты уже сюда всего повыбрасывал. Скоро через подоконники начнёт валиться, — удивился Чикатило, уставившись на плоды моей двухнедельной деятельности. Это было здорово: два ублюдка стояли и тыкали пальцами в загадочно-по-моечное сооружение туалетного типа.

— Давай курить, Чик. Чего ты там не видел?

— А ну-ка, подожди. Я сейчас приколочу на твоей листовочке. Зачем конспекты портить? Ты же знаешь, какая у меня великолепная Тетрадь По Всему.

Да уж, конечно, я знал эту тетрадь. Там, как уже говорилось, большими обдолбанными буквами было написано: «11.03.93. НАКУРИЛИ ХЕРОВА!!!!!!!» Там через каждую страницу были нарисованы гробы с вампирами, какие-то уродливые животные и портреты голой Оленьки. Если бы она их видела, она бы уж точно никогда не дала Чикатиле: рисовать он не умел совершенно, все его примитивные художества были выполнены в стиле «палка-палка-огуречик» — Малевич рядом не валялся со всеми своими жёлтыми треугольниками и проекциями крестьянок в третьем измерении. Но даже эта дешёвая эротика ни в какое сравнение не шла с главным полотном, шедевром Тетради По Всему: в самой её середине, на развороте, цветными шариковыми ручками был нарисован самый отвратительный ублюдок, которого может себе представить человеческое воображение. Я не знаю, каких немыслимых псилоцибиновых сморчков объелся Чикатило, когда его рисовал — монстр напоминал персонажа Толкиена, употребившего внутривенно все известные миру наркотики и на закуску выпившего две бутылки водки. У него были огромные локаторы по обе стороны головы, два члена с четырьмя яйцами и усатое лицо заинтересованного идиота — такое, которое может выписать только полный изобразительно-искусственный профан. А внизу красным маркером было подписано: «Дурило Францович Пожилой Заяц. Пожилой Заяц — Блядский Побегаец».

— Давай с фольги, Чик.

— Нет, ты не понимаешь. Члены Всемирного Клуба Красивых Мужчин не курят с фольги. Это моветон. С фольги курит Саша Белая.

Саша Белая была мерзкой продвинутой девушкой. Её фамилия шла ей как нельзя кстати, потому что Саша походила на белую горячку. Однажды в курилке она обозвала Лёню Свиридова плебеем. Сейчас таких девушек развелось как грязи, а тогда они встречались нечасто. У них томный взгляд, длинные когтистые пальцы и артистические наклонности. От них за версту разит дорогим пойлом, цинизмом, врождённым разочарованием и кокаином.

Самое интересное, что Чикатило также считался продвинутым — он ведь тоже был циником. К тому же он носил бритпоповские шмотки, которые тогда ещё не назывались бритпоповскими, слушал «Sonic Youth», «Pixies», «Sharlatans» и «KMFDM». А я не выпендривался и слушал тогда только музыку шестидесятых. Я вообще тогда выглядел как хиппи, мыслил как хиппи и вёл себя как хиппи — не знаю, почему Чикатило вообще со мной общался.

Раскурившись, мы решили переместить свои тела обратно на крыльцо. Чикатилу тянуло туда как магнитом. Если переложить это на язык вещей, то Оленька была неприступным холодным Севером, а Чикатило — глупой стрелкой компаса, болтающейся, как говно в проруби, но всё же упорно указывающей одно-единственное направление. Или Оленька была магнитной мыльницей, которую крепят над раковиной при помощи присоски или двух шурупов, а Чикатило — уродливым обмылком, в пуп которого воткнули круглую железяку или крышку от «Жигулёвского».

Я в это дело не лез, хотя и не одобрял выбранный Чиком стиль поведения. Я считаю, что нельзя так долго бегать за противоположным полом при полном отсутствии результатов. «Мой отец, покидая этот говёный мир, завещал мне только две вещи: никогда не бегай за автобусами и за жещинами — всё равно не догонишь». Это из какого-то фильма — пиратская копия и культовый переводчик Володарский. По-моему, «Ковбой Мальборо», не помню точно. Но я был с этим согласен на все триста шестьдесят процентов, я считал, что эту фразу написал гениальный сценарист. Я боялся, что в конечном счёте это погубит Чикатилу.

С крыльца (на котором Оленьки не оказалось) мы долго наблюдали за вороной — она нагло расхаживала по газону и время от времени клевала в зад ленивого кота, которому было лень напрягаться, гоняться и давать сдачи.

— Смотри, — говорил обкуренный Чикатило. — Это, мать его, хищник. Да какой это на хрен хищник? Видишь, его здесь прикормили объедками из столовой, и он совсем забыл, как добывать себе пищу. Как пи…диться самозабвенно и бесшабашно, как эрегировать на запах крови. Как драть противника в клочья. Настоящий агрессивный кот давно бы уже устроил здесь кровавое месиво. Сырой гуляш, из которого торчат перья, корявые ноги с тремя пальцами и глупый клюв.