Одно лишь истинно ведали – Желанник исполнял все обращенные к нему просьбы, все сокровенные желания. Но редко кому показывался дивный зверь, хоть и много было желающих с ним встретиться.

Ходили к нему воины смелые с мечами острыми, да все зря – не вышел к ним Желанник.

Ходили к нему девы юные с красотою редкою, да впустую – не показался Желанник.

Ходили к нему мудрецы знающие с бородами длинными, да время лишь потеряли – не нашли Желанника.

Ходили к нему сказители веселые с голосами звонкими, да тщетно – не прельстился на сказки и песни Желанник.

А вот дураку Фунилю, что с Пяти Холмов, повезло.

Забрался однажды Фуниль в Рассветный лес, надеясь сыскать чудо-зверя. Ходил-бродил по чащобе, звал Желанника. А когда решил отдохнуть, устроившись на поляне меж лиственниц – зверь и появился. То ли олень по облику, то ли медведь. С птичьим клювом и глазами, как у змеи.

– Бурумбу, – защелкал клювом зверь.

– Чегось? – спросил дурак.

– Бурумбу-буру, – повторил Желанник.

– Желания будешь исполнять? А то у меня их, как лапок у паука – целое одно!

– Бурум, – кивнул зверь.

– Тады слушай: была у нас в Пяти Холмах корова. Старосты нашего корова. Была, да сплыла.

– Бурум-бурум? – будто вопрошая, забормотал Желанник.

– Так слушай дальше. Староста доверил мне напоить скот, ну, и его корову тоже. Завел я стадо в речку, а тут радуга над деревней. Ну, я и побежал смотреть. Потом вспомнил, что коровы в реке, вернулся на берег. Все тварины из воды выбрались, а коровы старосты нет. Уплыла.

– Буру-бу!

– Вот и я говорю, что она, наверно, нынче на дне озера прячется, стыдно ей, что уплыла без спросу.

– Буру…

– Так ты поможешь с желанием?

– Бурумбу! – оживился Желанник.

– У меня ведь их, как лапок у паука – целое одно! Ты слушай: я как-то раз решил на мельницу ночью залезть, чтоб луну потрогать.

– Бурум-бурум! – дернулся зверь.

– Ага, я тож скумекал, что она не бронзовая. Думал, из серебра. Вот бы то серебро достать да переплавить в колокольчик.

– Буру…

– Ага. Вот я и полез. Да луна исчезла за облаками. С тех пор я ее и не видал. Ты ж поможешь? – спросил дурак.

– Бурумбу!

– У меня ведь желаний, как лапок у паука – целое одно! Ты вот что исполни…

Взревел Желанник, встал на задние лапы.

– Да ты еще не дослушал, – не унимался Фуниль, – на ярмарке седло продавали…

– Бурум-бурумбурум-бурум!!! – завывая, как стая раненых волков, бросился прочь Желанник.

– Погоди, ты ж еще желание не услышал. У меня ж их, как лапок у паука – целое одно! – пустился вдогонку дурак.

Сказывают, что дней через пять вернулся Фуниль из Рассветного леса. Веселый, песню напевающий.

И никто не мог дознаться, что за желание исполнил зверь у дурака.

Только вот исчез с тех пор Желанник, а у всех пауков стало восемь лапок вместо одной.

Давным-давно это было.

Ай, Шайери! Черноволосая Шайери, быстроногая Шайери! Не было во всей степи девушки красивей Шайери, не было нарядней! Посватались к ней трое братьев: хмурый Майон, хитрый Боар, лихой да веселый Хриал. Выбрала она старшего, Майона.

Хитрый Боар, средний брат, повздыхал да смирился. А лихой Хриал никак смириться не мог. Сказал он Шайери: хочешь, приведу тебе волшебного тура, рассветного тура, выйдешь за меня тогда? Ничего не ответила ему Шайери.

Ускакал Хриал, вернулся через три дня уставший, конь под ним хромал. Вел он на аркане тура, алого, как солнце на рассвете, и тот тур освещал становище ярче десятка костров. Даже не взглянула на подарок Шайери.

Сказал Хриал: хочешь, приведу тебе волшебного волка, закатного волка, выйдешь за меня тогда? Ничего не ответила ему Шайери.

Ускакал Хриал, вернулся через девять дней израненный, конь под ним дрожал, еле ступал. Вез он на седле степного волка, рыжего, как закат, и тот волк обжигал руки всякому, кто трогал его. Не вышла к нему из шатра Шайери, служанок послала.

Сказал Хриал: хочешь, приведу тебе волшебную кобылицу, ночную кобылицу, выйдешь за меня тогда? И на этот раз промолчала Шайери.

Ускакал Хриал, вернулся через тринадцать дней ни жив, ни мертв, в крови – своей и чужой, без коня и без оружия. Вел он кобылицу, своим же поясом связав ее, и была та кобылица черна, как самая темная беззвездная ночь, а глаза ее – желты и круглы, точно лунные плошки. Грива же щетинилась острыми иглами, точно спина дикобраза.

Возможно, и на сей раз горделиво отвернулась бы Шайери – но не было ее в шатре, и не было ее на землях племени, и никто не нашел ее, и никто не знал, где искать, даже Майон, ее жених. И тогда из последних сил вскинулась измученная кобылица, ударила острыми копытами в грудь Хриалу, отчего ему пришла смерть – и умчалась прочь. И ночная тьма опустилась на становище. И никто не заметил, куда исчез тогда Майон.

Тьма не уходила трижды три лунных месяца – и лишь волшебные звери спасли тогда племя, да ум Боара, ставшего вождем. Алый тур освещал становище, и рыжий волк согревал замерзших. А когда наконец мгла отступила, и настоящее солнце взошло над степью, и боги смилостивились, вернув все как было – приказал Боар отпустить зверей на волю, дабы не гневать больше тех, кто сильнее людей.

Говорят старики, что до сих пор бродит по степи черная кобылица с иглистой гривой. И что заплутавший путник, оставшийся допоздна вдалеке от родных шатров, может ее встретить. Говорят, если ты мужчина, то, увидев ее, сними немедля пояс и брось на землю – покажи, что не собираешься ее спутывать. И глаза закрой. Как услышишь цокот копыт удаляющийся – значит, ушла, а пока не услышишь, то так и стой, иначе пожалеешь, что на свет родился. Если же ты женщина или ребенок, то просто позови ее по имени – Шайери, Шайери! И не тронет тебя ночная кобылица, пройдет стороной.

Ай, Шайери…

Наверху затопотали.

– Тшш, дети, не бойтесь, это часто у нас так, – прошипела Эмма. – Сидите тихо. Полнолуние сегодня, буйный день.

Малышня в гнезде завозилась, запищала. Серые Ушки попытался вылезти на волю, остальные его подмяли, задавили тельцами, только хвост из этой кучи-малы торчал воинственно, да четыре пальца когтишками мяли солому. Эмма вздохнула. Что может быть естественнее полнолуния и естественнее детей? Но они вечно оказываются в одно время в одном месте, оба мешают, и всегда приходится разрываться на два фронта сразу.