Прочитав о якобы инициированных мной эпидемиях массового людоедства, об участии в опытах по клонированию особо выдающихся преступников для получения идеальных исполнителей, о массовых казнях социальных заложников, что изобрел, если не ошибаюсь, еще Ленин в начале XX века, я даже успокоился. На этом фоне ужасов и мерзостей мои реальные грехи выглядели детскими шалостями. После всего, что я действительно сотворил, мне, если я правильно помнил свой послужной список, была уготована прямая дорога в рай и никак иначе.

А вот Сапегов оказался настоящей скотиной, если он обращался со своими согражданами хотя бы приблизительно так, в чем обвинял меня. Хотя, следует принять во внимание, он ведь не из нормальных властителей, или королей, или президентов, или ханов, или председателей Советов, или директоров. Он из тех немногих уголовников, которые поднялись от мелкого рэкета до серьезной власти, прихватив, по случаю, эту самую власть у менее удачливых конкурентов. Было время, когда я думал о нем, как об исключительной персоне. К счастью, это быстро прошло, я попросту решил, что таких, как он, всегда было немало, просто почему-то они по-прежнему нас удивляют, привлекают к себе внимание и даже слегка завораживают.

Так было раньше, когда мелкий громила Сталин стал вождем огромной страны, когда туповатый наркобарон Андресол практически сделался единоличным диктатором обеих Америк, когда электронный воришка Здур Капи отхватил себе настоящую подводную империю в Южной Антлантике, что до него не удавалось никому. Подводные полисы контролировали относительно небольшие участки морского дна, и это обеспечивало всем гидроцивилизациям нашей матушки-Земли немыслимую фрагментарность и ту же свободу, что первопоселенцам в Новом Свете. И даже больше, потому что никакой Новый Свет не идет в сравнение с гидромиром, что скрывается под волнами всех наших чрезвычайно разлившихся за последние три четверти века океанов.

Вообще-то, еще в Москве меня снабдили, должно быть, по ошибке, каким-то докладом, где утверждалось, что гораздо полезнее не устранять Сапегова и приводить к власти его промосковски настроенных конкурентов, которые на самом деле не такие уж и промосковские. Гораздо лучше приручить его, связать взаимообязательствами, подкормить для вида, сначала не очень, чтобы аппетит не пропал, и тайно, чтобы соперники не сразу поняли, что происходит. Но решительно. И якобы это являлось наилучшим решением.

Тогда, во время подготовки к этому заданию, я тоже так подумал. Москва, мои бывшие начальники и командиры, стоило им опробовать этот ход, получали бы возможность вмешиваться во всякие комбинации на территории Украины и даже влиять на кое-какие решения зловредной Киевской рады. Конечно, тут, по моему телику, она называла себя Всеукраинской радой, но это был блеф, как давным– давно любое государство стало блефом.

Нет, конечно, кое-какие ритуалы и символы остались – деньги, гербы, старые знамена, гимны, присяги, пышные титулы, иногда – армии. Но денег было слишком много и выпускал их каждый, кому не лень, гербы ничего не значили, знамена продавались и перепродавались оптом и в розницу, гимны играли оркестры, состоящие из людей, умерших десятилетия назад, присягам никто не верил, а титулы напридумывали уже такие, что даже Император Вселенной встречался, кажется, раз пять только среди известных мне тюрко-славянских стран, и это никого не заставляло вздрагивать. Оставались армии, но и они каким-то образом стали больше походить на наемные банды, автоматизированные, высокооплачиваемые, но все-таки банды, не предназначенные ни для чего другого, кроме как для грабежа сограждан.

Большую часть старых городов контролировал странный симбиотический организм из полиции и преступников, причем где начиналось одно и заканчивалось другое – не могли выяснить даже сами политики. Малые городки были расписаны по принципу средневековых сеньорий за тем или иным преступным магнатом, который очень часто действительно добивался порядка и даже способствовал некоторому повышению качества жизни своих подконтрольных граждан. Вот только в любой момент он мог передумать, затеять войну с соседом или конкурентом, мог обратить всех в рабство или устроить концлагеря, по сравнению с которыми жестокости ГУЛАГа не выглядели рекордом.

И вся эта пестрая, чуть не ежедневно меняющаяся картина властей, силы, авторитетов, договоров, войн, стычек, ужасов, муки, голода, роскоши, идеологий, неизмененных людей и мутантов, то есть нелюдей, роботов, гидроцивилизаций и Внеземелья, технических, биологических, психологических или религиозных революций, вся эта смесь прошлого и настоящего, старых названий и новых, ужасающих болезней, оружия, изобретений, информации, энергии и парапсихологии, ненависти, любви, похоти, популярного и изысканного искусства – все это существовало за стенами тюрьмы, в которой я сидел, и даже мне, майору Московии, разумеется, не простому, а одному из тех, кого по непонятной причине еще полсотни лет тому назад стали называть солдатами Штефана, было ясно, что добром все это не кончится. Даже я соображал, что должно произойти что-то вроде Третьей Великой засухи или Второго Всемирного потопа, чтобы люди образумились и жизнь потекла в правильном направлении – к добру, свету и милосердию.

И еще я думал, глядя в жидкокристаллический цветоквазиобъемный экран своего телека, что, пожалуй, нечего кукситься. Возможно, я сделал ошибку. Ведь напросился же я на это дело почти без начальственных требований, почти без толчков в спину. Мог бы и что-нибудь полегче выбрать, например, попытался бы внедриться в преступный синдикат из Тбилиси, столицы Иверии, где, как доносили сводки, объявился некий стукач, заваливший половину нашей агентуры. Смотался бы за Кавказ, вычислил и грохнул предателя, вернулся к жене, получил очередную премию… Так нет же, позволил уговорить себя на Харьков.

Вот теперь и не хнычь – следовал ответ на все мои невнятные переживания.

Какие-то уж слишком невнятные… Кажется, тюремщики опять начали мне какую-то наркоту подкладывать в жратву. Сгоряча я решил попоститься. Вот только не знал – нужно ли?

Солдаты Штефана – нечто такое, что появилось в мире уже в готовом виде, словно нас вытащили из коробки. Когда-то, лет с полста назад, нас было очень много, просто в полицейский участок нельзя было приехать, чтобы не наткнуться на парочку солдат Штефана. Кстати, благодаря журналистам, с той поры устоялся и вполне окреп по отношению к ним враждебный тон, и даже не просто враждебный, а густо замешанный на ненависти. Почему так получилось – я не знаю.

Потом они все исчезли. Чуть не в одно десятилетие, словно корова языком слизнула, и остались лишь какие-то недобитки. Вроде меня. Но со мной-то все абсолютно понятно, я – последний, по крайней мере, в Московии.

Раздумывая над этой загадкой, я пришел к выводу, что на самом деле никогда нас не было очень много, просто всякие оболтусы, которые и пистолет-то держать не научились, называли себя солдатами Штефана, чтобы обеспечить психологическое преимущество в стычке со всякой нечистью. То есть они «косили» под истинных солдат, надеясь избежать худшего. А потом каким-то образом был разработан тест на истинных солдат Штефана, и называться так стало невозможно – оказалось, что нужно быть. Или помалкивать. И мы как бы исчезли, то есть желающих врать стало меньше, это сделалось опасно.