получая зарплату, ушли. Амрам начал распродавать вещи за бесценок, чтобы хоть как-то покрыть долги. А к настоящему дню он уже месяц как не поставлял заказчику одежду. В любой момент к нему могли прийти крепкие парни и напомнить, что договор дороже денег. Особенно сейчас, когда сумма меньше сотни миллионов марок не стоят ровным счетом ничего.

Амрам провел пальцем по швейной машинке и взглянул на собравшийся ком пыли, стряхнул его, и пошел наверх.

Прямо из ателье шла на второй этаж лестница. Она вела в просторную комнату с большим обеденным столом. Убранство квартиры не давала повода думать, что её хозяева живут впроголодь. Напольные часы в человеческий рост, картины и сервизы напоминали о былом достатке. Теперь же от всего этого не было проку, ведь даже продать что-то было проблематично. А домашней утварью, пусть даже позолоченной, голод не утолишь.

Из спальни раздался детский плач. В зал вышла юная девушка с младенцем на руках. Она иногда приглядывала за самым младшим Циммерманом, когда всей семье надо было отлучиться. Взамен она получала очередное украшение или косметику Марии. Хоть девушка и клятвенно заявляла, что помогает не ради подарков, но, тем не менее, не отказывалась от них. Однако на днях она сообщила, что последний раз присматривает за ребенком, ибо покидает город. Мария прощалась с ней как с родной дочерью и, зарыдав, на миг заглушила крик младенца. Но после взяла его на руки.

Мозес – самый младший Циммерман. Ему едва исполнилось три месяца, однако всю свою короткую жизнь он болел. Родился ребенок недоношенным и выжил разве что чудом. Днём и ночью он не давал покоя матери, но не криками, как обычные дети, а тишиной. Мария с замиранием сердца подходила к кроватке малыша, всякий раз, как тот внезапно умолкал. Пока беда обходила стороной, но состояние ребенка не улучшалось. По этой же причине Мозес не был своевременно обрезан как все иудейские мальчики. Раввин, взглянув на сына Амрама отказался проводить операцию, опасаясь за жизнь ребенка. Это очень опечалило отца. Пусть его и нельзя было назвать образцовым верующим, ведь он нерегулярно посещал синагогу и не всегда соблюдал субботу, но, тем не менее, многие традиции чтил.

Амрам посмотрел на сына и тяжело вздохнул. Мозес успокоился на руках матери, и Мария скрылась с ребенком в другой комнате, чтобы покормить.

***

На другой день семья избежала участи стоять в очереди за супом. Подруги Марии по мере сил помогли ей. Одна передала моркови и лука, а другая подруга – картофель. Больше всего выручила Селма Мердер, угостившая целой банкой тушеного мяса. Мария не стала спрашивать, кошерно ли оно. Сейчас было не до таких мелочей, а мужа она убедила что это говядина. Уложив Мозеса спать Мария принялась за готовку. К делу приобщилась и Сара. Мать часто учила её тому, что умела сама, а дочь в охотку внимала ей. Сара уже умела шить и резать овощи. Она шинковала морковь огромным для её детских ручек ножом кружочек за кружочком. Когда с морковью было покончено стук ножа по разделочной доске стих, а Сара потянулась за другим овощем.

– Мама, а Мозес умрет, да? – спросила она. Нож застучал по доске.

– Что? – у Марии дрогнула рука от услышанного и вместо картофеля она порезала палец.

– Братик постоянно болеет и плачет. Дедушка Яков тоже много болел, а потом умер.

– Он был стариком, потому и умер! Дети не умирают! – сквозь стиснутые зубы прошипела Мария, бросила чистить картофель и вышла из кухни. Она понимала, что недоношенный и больной, Мозес мог не дожить и до своего первого дня рождения. Врачи предлагали дорогостоящее лечение, но теперь семье это было не по карману. Мария хотела оградить себя и близких от мысли о смерти ребенка. Но дочь постоянно задавала неудобные вопросы.

Саре было всего шесть лет, но рассуждала совсем по-взрослому. По серьезности и уравновешенности нрава она походила скорее на отца, чем на импульсивную и эмоциональную мать. Только в отличии от Амрама её детская натура ещё не была парализована чрезмерной гордыней и раздутым самомнением. Когда надо она могла уступить, но всегда обдумывала, как это обыграть в свою пользу. И, возможно, именно ей следовало родиться мальчиком в этой семье. Амрам, не отдавая себе отчет в этом, хотел видеть сына таким, какой росла Сара. Ему не терпелось заняться воспитанием мальчика, но пока Мозес разочаровывал отца болезненностью и слабостью. Амрам всегда был очень строг к себе, и еще более строг к окружающим. Он искренне переживал и страдал от того, что совершил ошибку, заключив договор не в то время и не с теми людьми. Амрам думал, что может контролировать каждый свой шаг и действие, всё подчинять строгому плану и получать именно тот результат, который был нужен. Однако у хаоса жизни были свои планы.

***

В день, когда еда в доме заканчивалась, а очереди за супом стали еще больше в квартиру ворвался, тяжело дыша, глава семейства.

– Собирай детей и пакуй вещи! Быстро! – крикнул он Марии, жадно глотая воздух.

– Да что случилось?! – непонимающе спросила жена.

– Шанс! Времени мало. Где наши документы? – Амрам рылся в ящиках вытряхивая содержимое. От спокойствия и рассудительности мужчины не осталось и следа.

– Папа сошел с ума? – тихо спросила Сара.

– Не знаю, дорогая – она перевела взгляд на мужа, – Что происходит? – дрожащим голосом спросила Мария.

– Где они?! – закричал Амрам размахнув руками и локтем сшиб вазу. Комната залилась звоном и осколки разлетелись по полу. Все стихли, а из спальни послышался плач ребенка. Мария протянула руку к верхнему шкафчику и достала документы. Она молча вручила их мужу и пошла к Мозесу. Перешагивая через осколки, муж последовал за ней. Мария держала на руках малыша и, утешая его, успокаивалась сама.

– Прости, не знаю, что на меня нашло, – опустив глаза сказал Амрам.

– Теперь то можешь объяснить нормально? Или еще хочешь что-нибудь разбить?

– Нет. Сегодня я встретил Ноа, моего старого приятеля. Мы не виделись лет пять. Его дела тоже идут туго, но и я рассказал ему про нашу ситуацию. И тогда Ноа предложил нам спасение, взойти на свой ковчег, – Амрам лукаво улыбнулся довольный своим каламбуром и продолжил. – У него есть родственники в США. Как раз сегодня вечером он с семьей отправляется к атлантическому побережью, а оттуда в Америку. И он зовет нас с собой! – громко сказал Амрам, а Мозес недовольно засопел во сне. Отец заговорил шёпотом.

– Там мы начнем новую жизнь!