Дальше спорить я не стала. Воспитанные советским телевидением и цензурой люди в те времена свято верили, что чепуху по телевизору не покажут и книги тоже никогда не врут. Чтобы изменить мировоззрение, должно пройти ещё как минимум три десятилетия, чтобы они, наконец, поняли, каким шлаком забивают нам головы.

Пока мы болтали, незаметно дошли до нужного квартала.

— Кажется, нам сюда, — сказала я и увлекла их в закуток.

Здесь, прямо на улице, по обеим сторонам от дороги, продавали барахло: одежду, обувь, сумки, шляпы, чемоданы, всякие безделушки и прочее, и прочее.

Огромные стойки с джинсами, плащами из кожзаменителя, ярко-розовыми и голубыми мини-юбками, ковбойскими шляпами и так далее, стройными шеренгами выстроились прямо на тротуарах. Покупателей здесь было мало, поэтому нашу тройку буквально оккупировали всевозможные продавцы африканского либо латиноамериканского происхождения, тыча нам какие-то тряпки прямо в лицо.

— Да отстаньте вы! Я сама себе выберу! — возмущённо воскликнула Белоконь и попыталась отпихнуть бородатого выходца из Гаити с дредами и красными глазами, который попытался ей всучить горсть разноцветных фенечек.

— Оу! Рюсишь! Рюсишь! Советик рюсишь! — послышались возгласы, и ряды продавцов сомкнулись плотнее, атаковав нас с удвоенной силой.

Честно говоря, я аж растерялась.

Но не успела я придумать, как выдернуть отсюда обалдевших женщин, как вдруг Белоконь заорала не своим голосом:

— Ханде хох! Ау фидерзейн, кэмэл!

От неожиданности от нас отстали.

Воспользовавшись моментом, мы выскочили на соседнюю улочку. Здесь тоже были ряды с одеждой и прочим барахлом, но продавали всё это китайцы. Или вьетнамцы (я их всегда путаю). В общем, народы Азии.

Эти просто нам улыбались и вежливо кланялись. Рыбина воспринимала это близко к сердцу и каждый раз кланялась в ответ.

Не выдержав, я расхохоталась и сказала Белоконь:

— Как вы им ответили! — я снова залилась смехом, — вот только почему на немецком?

— Что вспомнила, то и ответила, — смутившись, буркнула Белоконь, — зато они отстали.

— А почему вы его верблюдом назвали? — я всё никак не могла отсмеяться.

— Почему верблюдом? — забеспокоилась Белоконь, — я не называла!

— Но кэмэл — это верблюд. На английском.

— Это сигареты! — безапелляционно ответила Белоконь. — Я точно знаю! Моему мужу такие подарили. Целый блок!

Я не нашлась, что ей ответить. Ведь и вправду — сигареты.

— Что, будем у узбеков покупать? — спросила Рыбина.

— Почему у узбеков? — сначала не поняла я, но потом сообразила и опять рассмеялась, — это же китайцы.

— Не важно, — отмахнулась та, — так мы будем здесь отовариваться?

— Думаю, лучше здесь, — кивнула я, — товар и тут, и там одинаковый, полагаю, цены тоже. Но продавцы хоть вежливые. А туда я возвращаться не хочу.

— Я тоже не хочу, — согласилась Белоконь, — давайте здесь.

— Только сперва нужно прицениваться, а потом — торговаться, — сказала я. — Так можно цену почти в три раза сбить.

— Да неудобно как-то, — покраснела Рыбина.

— Если у вас есть лишние деньги, Зинаида Петровна — то не торгуйтесь! — хмыкнула Белоконь, — а мне заказов кучу поназаказывали, а денег в обрез. Так что я буду торговаться до последней капли крови!

— А я не умею, — растерянно протянула Рыбина.

— Я тоже не умею, — сказала Белоконь, — но, надеюсь, Любовь Васильевна научит. Правда же, Любовь Васильевна?

Я кивнула, мол, правда.

И мы устремились навстречу его величеству шопингу.

И понеслось.

Но как мы не торговались, как не старались, улыбчивые продавцы сбрасывали сущие копейки. Так как денег у нас было маловато, то купить удалось не так чтобы и много. Я взяла всем детям по три футболки (Ричарду — черную, серую и белую с зомби и черепами, Анжелике — розовую, белую и фиолетовую с цветочно-геометричными принтами, а Изабелле — салатовую, малиновую и голубую с Микки-Маусом и принцессами). Удалось практически за два доллара взять три бейсболки с непонятной эмблемой. Очевидно, они были от какого-то спортивного клуба, поэтому продавец сбыл мне их с видимым облегчением. Джинсы Ричарду я тоже купила сразу. А вот для девчат денег осталось впритык. Нет, у меня были в запасе деньги, полученные за «помощь» в поступлении нерадивых чадушек в колледж, но тратить их в первые дни на шмотки я не хотела. Поэтому взяла с собой лишь небольшую сумму. Которая истаяла моментально. А ведь ещё надо любашиному отцу подарок купить. Он-то отнекивался, мол, не вздумай, доча, куда мне, мол, старому. Но я же прекрасно понимаю, что если обделю его, то обид будет — что ой. Старики, они же как дети. Им не подарки нужны, а понимание, что эту вещь выбирали именно для них. Внимание и забота.

В общем, с деньгами я прокололась конкретно. Надо было, конечно, больше брать с собой. Нет, в Америку я их все взяла, но спрятала в комнате, где мы теперь жили (скрутила в тугой рулончик и сунула в трубу от карниза — самый надёжный способ, никто никогда не найдёт).

Белоконь взяла три пары мужских джинсов и две футболки и на этом тоже иссякла. Больше всего нагребла Рыбина — та прикупила себе и мужу джинсовые куртки, а детям — джинсовые брюки и бейсболки. На остальное денег тоже не хватило.

И сейчас мы шли обратно, тяжко вздыхая.

— Вот почему нам суточные не выдали наличкой! — возмущалась Белоконь. — Кормят всех вместе. А мне не надо столько еды, как мужикам! Мне бы два раза в день чаю попить с печенюшкой вполне хватило бы. Чай я с собой из дома взяла. А на эти деньги я бы лучше ещё ангорский свитер прикупила и тот плащ. Вы видели какой там был кожаный плащ? Он же бирюзового цвета! Такого в Калинове ни у кого точно нету!

— Вот потому наличку и не выдали, — усмехнулась я, — за эти две с половиной недели вы бы, Ирина Александровна, себя точно голодом уморили бы.

— Ой, да какой голод! — отмахнулась та, — знаете, я, когда училась, у меня стипендия была совсем крошечная. А тут как раз в универмаг туфли выбросили, югославские. И я пошла и купила. Ещё и у Машки червонец заняла. Так мне потом пришлось почти два месяца на одних макаронах сидеть. Раз в день ела. Но тогда можно было в нашу столовку ходить — там хлеб на столах был бесплатно. И чай наливали тоже бесплатно. Вот так и я продержалась. И ничего, не умерла.

— Сколько вам тогда лет было, Ирина Александровна? И сколько сейчас? — покачала годовой я, — все лучшие американский шмотки не стоят загубленного здоровья.

— Но плащ… бирюзовый… — печально вздохнула Белоконь.

— Ой, девочки, смотрите! Красота какая! — восхищённо выдохнула Рыбина, во все глаза разглядывая