Каждый из людей был троллю по пояс. Но вместе, стаей, люди были грозными противниками.

Сейчас людей было много. Очень много. Столько никогда не проплывало по реке на больших лодках, в которые так славно было весной и осенью швырять тяжелые валуны.

Охотники застыли, слившись с лесом, и медленные снежинки не таяли в их всклокоченных волосах.

Когда шумная человечья стая исчезла за высоким утесом, старый Хырр молвил мудрое слово:

— Люди идут в большое логово.

Не возразил никто, даже наглая Агш. Конечно, люди шли в большое логово на высоком холме.

Прошлой зимой на холме не было ничего, кроме редких деревьев. Но этой осенью пришли люди. Они повалили деревья на холме и вокруг него, построили много человечьих берлог и окружили их оградой из заостренных бревен.

Тролли насупились, глядя на утоптанную тропу, пролегшую за враждебной стаей. А мудрый Хырр, который сегодня был говорлив, как самка, произнес ужасные слова:

— Люди могут забрать сокровище троллей…

Сотник Литисай Звонкая Стрела бережно разгладил клочок пергамента, тронул пальцами выцветшие линии рисунка.

Конечно, это не оригинал пятисотлетней давности, а поздняя копия. Но вот он, холм, на котором теперь стоит его крепость. Вот берег Тагизарны, вот излучина. Здесь, похоже, болота… здесь — большой утес…

Ну что бы этим окаянным магам обвести на карте кружком место: мол, здесь спрятано сокровище… Так нет же, навертели на обороте всякую ерунду… они хоть сами понимали, что писали?

Литисай перевернул пергамент, пробежал глазами по строчкам, которые и без того знал наизусть:

«Меж Барсучьим Хороводом и Зубами Реки отыщи Улыбку Рыси. Ступай туда, куда смотрит Рысь. Вехой тебе будет Чаша Забытой Матери. Где поют Вечные Струны, ищи Приют Филина и будь там гостем. Когда нагостишься — обрящешь Лисий Ошейник. Пройди от него сорок шагов к воде. Не будет там награды для тебя, но вопроси Пьяного Карася — и укажет он, где обрести сокровище».

Бред какой-то, особенно «пьяный карась»! Ну, «зубы реки» — это, наверное, Пенные Клыки, знаменитые пороги, что лежат выше по течению. А остальное…

Но этот вздор — путь к древнему кладу. Тайна, не разгаданная за пять веков. Справится ли с нею Литисай из Рода Хасчар?..

Стук в дверь вырвал молодого сотника из размышлений. Он поспешно спрятал пергамент под лоскутное одеяло на постели и отворил дверь.

Ну конечно Румра! Остальные стучатся куда деликатнее.

Эта ужасная женщина шагнула в комнату (пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку) и с порога ринулась в бой:

— Что себе позволяют твои десятники, дарнигар? Да разорви меня демоны, я этому Ашташу чуть морду не набила — и набью еще, если срочно не поумнеет! Я ему кто, баба с зеленного рынка или все-таки шайвигар?

— Шайвигар, конечно, — примирительно сказал сотник. — Что натворил Ашташ?

— В третьем бараке, у наемниц, печь дымит! — рявкнула Румра. — А на кухне хоть и не дымит, но до того бестолково сложена, что не случилось бы пожара, храни Безликие! Печи клал печник из Замка Трех Ручьев. И если тот печник мне попадется, этот дурень с кривыми руками, я его засуну башкой в печь его работы!

Литисай взъерошил свои светлые волосы, пытаясь понять, какая связь может быть между старшим десятником Ашташем и неведомым криворуким печником. В присутствии Румры — а тем более Румры разъяренной — сотник соображал с трудом. У него появлялось чувство, будто он мирно шел по лесу — и вдруг провалился в медвежью берлогу.

— Сколько в гарнизоне печников? — сурово, словно на дознании, вопросила Румра. — Среди солдат, а? Твоя сотня, вот и скажи!

— Это шайвигару положено знать! — попытался огрызнуться Литисай. С таким же успехом котенок мог бы огрызнуться на матерую рысь.

— Дарнигар тоже не рассыплется, если своих солдат знать будет! Всего сотня под рукой — можно и расспросить, кто что умеет, кроме как мечом махать. Один у нас печник! Один! Седой из Отребья — толковый, говорят, мастер. Из четвертого десятка. Я пошла к Ашташу — дай, мол, Седого, у меня для него работы по самое не скучай! А ползучий гад Ашташ отвечает: дарнигар велел третьему и четвертому десяткам заготавливать дрова. И он, Ашташ, не может нарушить приказ Правой Руки. Я этой дубине говорю: «Он — Правая Рука, я — Левая Рука, наши приказы друг друга стоят!» А у этого хряка с бляхой десятника повернулся язык брякнуть: солдатам приказывает дарнигар, а Левая Рука распоряжается рабами и слугами… Рабами, а? Да пусть мне покажут в Шевистуре хоть одного раба!

Литисай наконец понял, в чем дело.

Десятник, конечно, прав: занимать солдат на хозяйственных работах можно лишь с разрешения дарнигара. Но как быть Румре, если в крошечном форте, гордо именуемом крепостью, нет никаких рабочих рук, кроме солдатских?

— Конечно, я распоряжусь. Два десятка нарубят дров и без Седого. Забирай его, пусть печи перекладывает.

Но Румра не сразу утихла:

— Ашташ мне так нагло заявляет: мол, вы, господа, промеж себя разберитесь, а мне неприятности ни к чему… Уж я б ему показала «неприятности» — дней пять бы в бараке отлеживался! Его счастье, я вовремя вспомнила, что в крепости нет лекаря, а то бы устроила это самое!..

«Дарнигару положено знать свой гарнизон, — подумал Литисай. — На будущее запомню: старший десятник Ашташ — большого мужества человек. Возражать этой свирепой великанше…»

Литисай не сомневался, что Румра Пляшущая Кошка из Семейства Гашхар могла устроить загадочное «это самое» любому десятнику — хоть своему, хоть вражескому.

Тем временем мысли Левой Руки приняли другой оборот:

— Насчет лекаря… погано, что у нас его нет! Ты до весны будешь вместо Хранителя — мог бы добиться, чтоб с нами послали какую-никакую двуногую пилюлю.

— Лекарь, которого с нами должны были послать, заболел, — хмуро отозвался дарнигар. — А собирались, сама знаешь, спешно. Мне сказали: на месте лекаря наймешь.

— Да тут на три дня пути вокруг не то что лекаря — лесной знахарки не сыщешь! Плохо искал, Правая Рука! У тебя, говорят, родня сильная, вот ее бы и потормошил…

Литисай задохнулся, не найдя что ответить. Сильная родня, да? Намек на то, что эта родня его и на высокую должность пристроила?

Все правильно. Иной воин, не раз побывавший в сражениях, лет этак в сорок становится десятником и гордится этим. Литисай получил бляху десятника в семнадцать лет, не слыхав еще звона боевой стали. Потом, правда, был под Найлигримом, но повоевать пришлось мало: в плен попал. А в двадцать три — уже сотник! И одновременно дарнигар крепости! Пусть это крошечная крепостца в глухом захолустье — все-таки Правая Рука Хранителя!