Стоя рядом с Сабиной, я оглянулась на дом: безликий и ничем не отличающийся от дюжины других зданий на нашей улице. Ничто не делало его родным: не было ни названия, ни красивых цветов в саду — холодный и пустой, как и его обитатели.

Я взяла Сабину за руку, и мы быстро пошли прочь.

— Мы должны идти быстро, — сказала я ей, — сможешь?

Она кивнула.

Обычно я не перехожу дорогу по подземным переходам, особенно когда темно: всем известно, что они становятся убежищем для грабителей и наркоманов. Но меня не выпускали из дома по ночам столько лет, что свобода рисковать собой и дочерью странным образом вскружила мне голову. Рэдвейс — самый быстрый и прямой путь к автобусной станции, откуда мы можем уехать, скрыться, а я не могу позволить себе потеряться.

Мы жили не в лучшем районе Милтон-Кинса. Наш дом стоял в самом центре города, и, судя по всему, это место знавало гораздо лучшие времена. Но теперь я даже рада оказаться здесь: отсюда не больше часа пути до автобусной станции, где мы купим билет и уедем из города. Железнодорожный вокзал далеко, на другом конце Милтон-Кинса, и пришлось бы заказывать такси, а я не могла рисковать. Слишком многие друзья Суреша водят такси, он сразу узнает о моем бегстве. Лучше полагаться только на себя.

— Все в порядке, детка? — повернулась я к Сабине. В ночном воздухе видно мое дыхание — маленькое облачко пара.

Она снова кивнула.

Я бы отдала что угодно, лишь бы просто услышать ее жалобу. Если бы она сетовала, что мы слишком быстро идем, или что она замерзла, или спросила бы, куда мы направляемся, я была бы счастлива. Если бы.

На протяжении долгих месяцев я воровала из бумажника мужа деньги — так часто, как только могла. Понемногу, чтобы он не заметил, — по пять, по десять фунтов. Я прятала их в старой жестянке в глубине гардероба, под стопкой полотенец, которыми мы пользуемся редко. И вот наконец я вырвалась из этого дома, и у меня есть восемьсот фунтов. Они лежат на дне рюкзака, аккуратно скрученные и замотанные резинками рулончики по сто фунтов.

Мы продолжили путь в темноте. По решению городского совета фонари ночью выключены, и дорога занимает больше времени, чем я ожидала, — ведь я не уверена, правильно ли мы идем. Мы с Сабиной повернули не туда, и прошло около четверти часа, прежде чем я увидела указатель и сообразила, что мы идем в противоположную сторону. Пришлось возвратиться. Небо начало светлеть, а я отчаиваться, когда вдали появилось здание автовокзала. Я услышала тихие отзвуки движения на трассе М1, пролегающей за зданием: музыка для моих ушей.

— Еще немного, Сабина — подгоняла я ее, — мы почти пришли.

Современная новостройка ярко светилась в рассеивающейся тьме. Держась за руки, мы пересекли последнюю дорогу — две фигуры посреди ночной пустоты. Лишь бы Суреш еще не проснулся и не обнаружил, что нас нет! И молюсь, чтобы он не поехал искать нас теперь, когда мы так близко к цели. Я сжала пальчики Сабины, и мы ускорили шаг.

Первый автобус в Лондон должен уйти в половину четвертого, и у нас еще осталось немного времени — я с облегчением поняла, что мы успели. Трясущимися пальцами, отвернувшись к стене зала ожидания, я развернула и достала из одного рулончика деньги, купила в автомате билеты, скормив ему хрустящие банкноты. В такой ранний час на вокзале совсем мало народу. Какой-то человек в военной форме с планшетом в руке равнодушно осматривал зал, когда мы прошли мимо. Его взгляд машинально задержался на нас, и мы сели в самый дальний от него угол, за большим растением в горшке. Кафе закрыто на ночь, и мне нечего предложить ребенку, кроме упаковки сока из рюкзака.

— Хочешь попить, Сабина?

Она кивнула, я достала пачку апельсинового сока и вставила для нее трубочку.

Я еще раз проверила, на месте ли свертки денег, прислонилась спиной к холодной стене и закрыла глаза, наслаждаясь минутным состоянием покоя, который они дарят. Потом достала билеты и зажала в кулаке. Два билета до Лондона, автовокзал «Виктория». Один взрослый. Один детский. В одну сторону.

Сидя на шершавой деревянной скамейке, я прижала дочь к себе покрепче, и меня наполнило тепло. Конечно, мы пока еще не свободны, но движемся в правильном направлении.

Небо еще сильнее посветлело, когда подошел автобус. Мы с Сабиной поспешили внутрь. Водитель хотел взять мой рюкзак и положить его в багажное отделение — под салоном, но я не отдала. Там вся моя жизнь, мое будущее.

Найдя наши места, я поставила рюкзак у ног и посадила дочку рядом с собой. Через несколько минут пришли все пассажиры, мы выехали с автобусной станции на шоссе. Янтарные огни дороги замелькали перед глазами, и я наконец смогла вздохнуть с облегчением. Мы в пути. Веки Сабины отяжелели, она готова провалиться в сон, и я прижала ее к себе.

— Тебе удобно?

Она кивнула и положила головку ко мне на плечо.

— Отдохни, детка. Когда проснешься, мы будем уже на месте.

Вскоре ее дыхание стало ровнее, руки обмякли, голова пошатывалась в такт хода автобуса. Она заснула. Я крепко держала дочку и прокручивала в голове события, которые привели меня к нынешней точке — ради нашей безопасности мне приходится убегать посреди ночи.

Я прожила в Милтон-Кинсе десять лет — ровно столько прошло с тех пор, как я приехала из Шри-Ланки, чтобы познакомиться с будущим мужем, Сурешем Рашидом, и стать его женой, — но до сих пор почти не знала города. Он очень изменился, а я в последнее время бывала только там, куда брал муж. Иногда неделями не выходила на улицу. Не решалась. Если Суреш приходил домой и обнаруживал, что меня нет, он впадал в ярость. К тому же я никогда не знала, в котором часу он придет, потому что он никогда не посвящал меня в свои планы. Вскоре я поняла, что проще вообще не выходить из дома. Если нужно было отлучиться в магазин или уладить какие-то дела, этим занималась его мать и брала с собой Сабину. А я оставалась, взволнованная и раздраженная, занималась уборкой или готовила еду. Узница в собственном доме.

У меня не было друзей, к которым можно было бы обратиться, — Суреш не позволял видеться ни с кем, кроме его родственников. Те немногие подруги, которыми я умудрилась обзавестись, с годами отдалились от меня, им было тяжело молча смотреть на мой кошмарный брак. Теперь мне не к кому обратиться, кроме членов семьи Суреша. Но я не могла довериться никому из них, ведь они могли рассказать ему, где я нахожусь, а он бы нашел меня и забрал обратно. Я не позволю этому случиться.

Но так было не всегда. Мой первый год в Англии был счастливым, мы с мужем наслаждались друг другом. Суреш никогда не выражал своих чувств открыто или публично. Он не любил держаться за руки, обнимать или целовать меня прилюдно, но был внимательным и надежным. Тогда мне казалось, мы можем стать хорошей парой.

Мы арендовали жилье рядом с его родителями, жившими в Англии уже много лет, с тех пор как Суреш еще был ребенком. Небольшой, но уютный дом, который я старалась содержать в чистоте и порядке, прилагая все усилия, чтобы сделать это жилище нашим любимым местом. Впрочем, когда я забеременела (а случилось это очень скоро), Суреш был очень счастлив.