– Ох. Утром встаю и кажется, что завести второго ребенка – это классно. А вечером ложусь спать и думаю, что это предел идиотизма. А ты?

– Аналогично. Пока даже не знаю, что и думать.

– Вообще-то надо что-нибудь решать…

– Угу. Подождем до той недели, ты вернешься, тогда и решим. Не бери в голову и ложись спать.

– Спокойной ночи, до завтра.

– Спокойной ночи, дорогая.

Кристоф знал, что Клер утомляется из-за беременности, но все равно беспокоился. Она была пресс-секретарем-фрилансером и набирала все больше клиентов, чтобы обеспечить семейные нужды. Тем не менее в конце месяца каждый раз рисовалась куча задолженностей и звонков из банка.

Понятие, с которым у меня меньше всего симпатий, это деньги. С ним у меня меньше всего общих симпатий, подумал Кристоф. Деньги были главной и почти единственной проблемой его жизни. Проклятое понятие; а больше всего бесит, что деньги в конечном счете – всего лишь клочки бумаги и кусочки металла, которым назначается более или менее произвольная стоимость. Какая все-таки фигня: все так цепляются за штуку, из-за которой люди так несчастны. Если бы отменили деньги, Кристоф был бы счастлив иметь второго ребенка, они бы больше времени проводили все вместе, да и квартира была бы побольше сорока квадратных метров. Они бы даже съездили вместе в отпуск. Но законы экономики не позволяли Кристофу оплатить несколько дней семейного отдыха.

Подружки Клер, видя ее переутомление, позвали ее съездить на недельку на юг, женской компанией, без детей и мужиков. Кристоф уговорил ее воспользоваться приглашением, он вполне способен управиться с Люком в одиночку. Ничего особенного, весь год примерно так и было. Поскольку он работал дома (под словом “дом” на самом деле имелась в виду двушка, спальня для сына и гостиная для них двоих) и у них не было ни места в яслях, ни денег на полноценную няню, Кристоф сидел с Люком четыре дня в неделю. Поначалу было легко. Он укладывал его в шезлонг, немного качал и работал. Но в свои полтора года Люк требовал все больше внимания и не вполне понимал, почему он должен делить отца с компьютером.

Если теперь Кристофу придется сидеть с двумя младенцами сразу…

Он так и чувствовал, что решение Клер будет принимать коллегиально, с подругами. Он прекрасно сознавал, что это выглядит странно: девочки едут держать совет, стоит ли заводить второго ребенка, а он остается в стороне. Но, начав встречаться с Клер, он сразу понял, что придется принять и ее подруг. Они входили в стоимость билета. В этом, конечно, были свои неприятные стороны – он, например, был уверен, что они обсуждают его поведение в постели, хотя Клер это энергично отрицала: “Я никогда так с тобой не поступлю!” – но в данном случае он воспринял консилиум с облегчением. Потому что, если честно, не знал, как относиться к этой беременности. Зато знал, что его нерешительность раздражает Клер. Он был уверен, что она ждет от него однозначной реакции, только не мог догадаться, какой именно. То ли она надеется, что он выскажется в реалистическом духе: “Дорогая, не думаю, что сейчас подходящий момент, мы на мели. Годика через два все будет проще, Люк пойдет в детский сад”, – то ли ждет от него восторга, перед которым материальные трудности поблекнут: “Да, мы в жопе, ну и пофиг, я так счастлив, что в нашей семье прибавление, давай оставим ребенка, выкрутиться всегда можно, не беспокойся и занимайся собой”.

Обычно Кристоф был страстным поборником компромиссов. Но ребенок или аборт – дилемма, не знающая полумер. Пока еще, к несчастью, не придумали способа, позволяющего сказать: “Послушайте, мы страшно рады этой беременности, но предпочли бы немножко подождать, нельзя ли заморозить зародыш, а в нужный момент оживить снова?” А главное, Кристоф считал себя решительно не вправе диктовать Клер, что ей делать со своим телом. Если бы он сам забеременел, было бы проще. Он бы решал за себя. Но ей он не желал навязывать ни аборта, ни беременности. Он не понимал, как это может быть по-настоящему общим решением семейной пары, если последствия касаются тела только одного человека. Какая-то здесь несуразица, но он не знал, кого винить – то ли природа дала промашку, то ли семейное равенство штука нереальная.

Он заглянул в свой гугл-календарь. В ближайший четверг – встреча с Жан-Марком Де Лассалем, газетным магнатом, которого, похоже, весьма интересует Vox. Кристоф должен убедить его вложить в сайт пару крошек от его состояния. Сколько можно держаться на гнилых соплях. Ему надо достойно платить людям, начиная с себя самого – хоть Клер и уверяла его, что ей ничего не стоит платить за жилье и большую часть покупок, потому что “однажды ты добьешься успеха, заработаешь кучу бабла, и я стану женой-содержанкой”. А пока он сидел с Люком, ходил в прачечную, развешивал белье, закупал продукты и пытался покорить интернет. Вернее, ждал, пока весь прочий мир поймет, что интернет существует, и даст ему денег. В прошлом году Луи, его компаньон, сумел найти инвестора, который вложил 40 % уставного капитала – остальное поделили между собой Луи (35 %) и Кристоф (25 %), который слегка разозлился, но помалкивал, потому что своих денег внести не мог, – но этого было мало. Им нужно больше рекламы, больше наличности, чтобы нанимать людей и чтобы зарплата Кристофа перевалила наконец за жалких восемьсот евро в месяц.

Со времен факультета журналистики у него сохранились кое-какие связи, дававшие подработку. Каждую неделю Кристоф писал в “Экраны”, приложение о компьютерах, запущенное “Либерасьон”. Это позволяло хоть немного сводить концы с концами. Но в долгосрочной перспективе все это не годилось. Ему тридцать два года, он отец семейства, а живет как нищий студент. Раньше он годами мог плевать на бабки, потому что был свободен. Рождение Люка изменило все, деньги превратились в насущную проблему. Он не мог все свалить на Клер, позволить ей нести финансовое бремя семьи практически в одиночку. Не такую жизнь ему хотелось ей обеспечить.

Из чистого любопытства он заглянул на сайт “Либерасьон”. Вот почему они платят внештатникам за статьи в бумажном приложении о компьютерах, но не выкладывают тексты на сайт? Все-таки люди, интересующиеся новостями интернета, в интернете и сидят. Ладно. Все равно его никто никогда не слушает.

Весь июль – про окончание войны в Ливане.

Предотвращенные теракты в Великобритании и Германии.

Квартиру Руаяль и Олланда ограбили, пока те были на отдыхе.

Вышли “Полиция Майами” и “Наука сна”.

Говенная статья про “Сеть, последнее место, где молодежь может поговорить. Запуск французского сегмента My Space, гиганта социальных сетей, проливает свет на динамичный сектор, разжигающий аппетиты СМИ”.