В ответах не удалось, к сожалению, избежать некоторых повторений. Можно было бы давать перекрестные ссылки, но читать такой текст очень неудобно. В своих ответах я не только веду дискуссию по существу, но в некоторых случаях рассматриваю вопрос о мотивах и причинах неадекватной критики, потому что связь человека и его творчества — несомненна, и ее осознание способствует лучшему пониманию критического пафоса оппонента. Но, как известно, «чужая душа — потемки». Поэтому прошу читателя все рассуждения о мотивах моих оппонентов считать гипотезами. И заранее прошу у всех прощения, если жизнь их не подтвердит.

Страсти разбушевались задолго до издания книги. Публикации предшествовала острая борьба за возможность выхода ее в свет; и об этом я расскажу в книге. Мне кажется, читателям будет небезынтересно познакомиться с полной историей ее издания из первых рук, поскольку эта история представляет историографический интерес. Главная интрига в предшествовавших изданию и послеиздательских дискуссиях заключалась в столкновении разных концепций и парадигм: по большому счету история обсуждения рукописи и книги — это история смены господствующей парадигмы истории имперской России. Участников дискуссии можно, по аналогии с классификацией, используемой в зарубежной историографии, разделить на «оптимистов» и «пессимистов»: первые считают, что в позднеимперской период в развитии страны преобладали положительные тенденции, которые при более удачном стечении обстоятельств позволили бы избежать революции, а вторые настаивают на неисправимости самодержавия и на тотальном системном характере кризиса, с неизбежностью закончившегося революциями. «Оптимисты» борются с «пессимистами» — вот в чем суть дискуссии и причина высокого накала страстей. И в центре высокоэмоциональной дискуссии оказалась, по существу, революция 1917 г., а отнюдь не благосостояние населения, не сборы хлебов, численность скота или длина тела и вес российских граждан за два с лишним столетия. Отсюда и название книги — «Страсти по революции».

Мне кажется, прошедшие дискуссии представляют историографический интерес. Во-первых, аналогичные дискуссии, по-моему, будут проходить и впредь, потому что перестройка в отечественной историографии, начавшаяся во второй половине 1980-х гг., далеко не закончилась; период империи в особенности мало ею затронут. Господствующие в настоящее время концепции сформулированы в советской историографии 50–60 лет, т.е. два полных поколения, назад, и требуют пересмотра уже хотя бы потому, что создавались в не самых лучших творческих условиях, под идеологическим контролем и по марксистским лекалам, которые были сконструированы более 150 лет назад. Трудно спорить с тем, что «марксизм — это очень серьезная вещь, если говорить о целостном подходе Маркса к пониманию общества как системы», но марксистская философия и методология истории устарели, что совершенно естественно. «Историческая наука не терпит “твердо установленных”, самодовольных и каменеющих в догматы истин. Перед лицом одержимых нетерпимостью и фанатизмом ортодоксов я настаиваю на том, что существо всякой науки, в том числе и исторической, составляют открытость, множественность точек зрения, соперничающих между собой, сопоставляющих себя друг с другом». А раз смена парадигм продолжится, то изучение этого опыта имеет смысл — он, я надеюсь, может поспособствовать более спокойному обновлению историографии в будущем.

Во-вторых, история науки показывает: гласность — это, может быть, лучший способ защитить новую научную концепцию, которая имеет серьезные основания, но расходится с господствующей точкой зрения. Под пристальным вниманием научного сообщества дискуссии, как правило, проходят более академично, красиво и благородно, потому что до сих пор «языки — страшнее пистолета», наверное, даже еще страшнее, чем 185 лет назад, когда А.С. Грибоедов произнес знаменитые слова, ставшие максимой[3].

Много раз я убеждался в правоте Ф. Тютчева: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Однако резонанс на книгу «Благосостояние населения» превзошел все мыслимые мной варианты реакции. Я предполагал: доказательства, представленные в книге о повышении уровня жизни населения в XIX — начале XX в., являются убедительными и удовлетворят самых больших скептиков. Но, как оказалось, сильно ошибся. Все, кто не доверял выводам советской историографии в принципе, полагая, что в имперской России дела обстояли не так плохо, как об этом принято думать, и до революции 1917 г. народу жилось удовлетворительно или даже хорошо, приняли выводы с доверием и даже с энтузиазмом. Те же, кто разделял традиционные взгляды о кризисе позднеимперской России, все аргументы, включая самые убедительные антропометрические, подвергли критике. Правда, критика была по большей части голословной, по принципу «не может быть, потому что не может быть никогда» или «не верю!», — как выразился один из скептиков, готовый скорее допустить, что приведенные мною данные подтасованы, чем принять вытекающий из них вывод.

Другой оппонент опровергал мои выводы, основанные на антропометрических данных, ссылками на так называемое «солнцеедение». Якобы существуют исследования, доказывающие, что с помощью бактерий, находящихся в верхних дыхательных путях и в толстом кишечнике, происходит преобразование газообразного азота в белки человеческого тела, а также его усвоение живым веществом и клетками, ферментами крови. Благодаря этому человек якобы способен длительное время обходиться без физической пищи и воды или только без физической пищи. Такой человек, которому для жизни нужен только воздух, стал называться солнцеедом или раноедом, бретарианцем (от англ. breath — дыхание). Саму философию такого образа жизни, соответственно, называют солнцеедением или праноедением. Сторонники этой концепции утверждают: поддержание жизнедеятельности организма осуществляется за счет праны (жизненной силы в индуизме) или от энергии солнечного света. Однако на данный момент отсутствуют общепризнанные экспериментальные и фактические данные, подтверждающие подобные утверждения. Современная наука отвергает саму возможность подобного явления, поскольку оно противоречит научным представлениям о принципах жизнедеятельности живых существ. Никакой организм в природе не может функционировать без поступления веществ, выполняющих роль источника энергии и строительного материала. Растения создают органические вещества из неорганических (главным образом из воды и углекислого газа) с помощью света, однако жизнедеятельность человека построена на совершенно иных принципах. В нескольких документированных случаях люди, следовавшие практикам солнцеедов, умерли от голода.