и юриспруденции, расширение знаний за счет наблюдения и усвоения античного наследия, творческие достижения этих веков в области поэзии и искусства. Во многих отношениях различного между Европой 800 года и Европой 1300 года больше, чем общего. Аналогичные контрасты, хотя и в меньшем масштабе, можно обнаружить между культурами VIII и IX веков, между условиями 1100 и 1200 годов, между предшествующей эпохой и новыми интеллектуальными течениями XIII и XIV веков.

Для удобства сегодня принято обозначать «ренессансами» такие движения, как Каролингский ренессанс, Оттоновский ренессанс, Ренессанс XII века, – по аналогии со словосочетанием, однажды закрепленным исключительно за итальянским Ренессансом XV века. Некоторые, правда, вовсе отказались бы от слова «ренессанс», поскольку оно передает ложные представления о внезапных переменах и самобытной культуре XV века и в целом подразумевает, что когда-либо может произойти настоящее возрождение какого-либо прошлого. Мистер Генри Осборн Тейлор, кажется, гордится тем, что написал двухтомник «Мысль и выражение в шестнадцатом веке»[1], ни разу не использовав это запретное слово. Тем не менее можно усомниться в том, что данный термин больше подвержен неправильному толкованию, чем другие, такие как, например, Кватроченто или XVI век. К тому же он настолько удобен и так хорошо зарекомендовал себя, что, если бы его не существовало, нам бы пришлось его изобрести – подобно Австрии[2]. Итальянский Ренессанс действительно был, как бы мы его сейчас ни называли. И мы ничего не получим от приписывания гомеровских поэм другому автору с тем же именем. Но – и это мы должны признать – великое Возрождение было не настолько уникальным и не имело такого решающего значения, как предполагалось. Культурный контраст был не настолько острым, как это казалось гуманистам и их современным последователям, а потому в Средневековье происходили интеллектуальные возрождения, влияние которых не было утрачено в последующие времена и которые носили тот же характер, что и более известное движение XV века. Одному из таких «возрождений» и посвящен данный труд – Ренессансу XII века, который также известен как Средневековый ренессанс.

Возрождение XII века, по-видимому, можно было бы трактовать так широко, чтобы охватить все изменения, через которые прошла Европа за сто с небольшим лет: с конца XI века до взятия Константинополя крестоносцами в 1204 году, а также события, которые открывают XIII век, – точно так же, как мы говорим об эпохе Возрождения в Италии более позднего времени. Но такой подход становится слишком широким и расплывчатым для любых целей, кроме исследования общей истории этого периода. С большей пользой мы могли бы применить этот термин к истории культуры столетия – окончательному этапу развития романского искусства и подъему готики, полному расцвету народной поэзии (и лирической, и эпической), новому образованию и новой литературе на латыни. Век начинается с расцвета соборных школ и завершается с появлением первых университетов, открытых в Салерно, Болонье, Париже, Монпелье и Оксфорде. Он стартует в общих рамках семи свободных искусств и завершается принятием римского и канонического права, признанием нового Аристотеля, новых Евклида и Птолемея, греческих и арабских медиков, что сделало возможными новую философию и новую науку. Это было возрождением латинских классиков, латинской прозы, латинской поэзии – как в классицизирующем стиле Хильдеберта, так и в новых стихах вагантов. Это было время формирования литургической драмы. Новый импульс в историописании отразил разнообразие и широту эпохи: появляются биографии, мемуары, королевские анналы, народная история и городские хроники. Библиотека около 1100 года располагала немногим больше, чем Библией и текстами латинских Отцов и их комментаторов эпохи Каролингов, церковными молитвенниками и множеством житий святых, учебниками Боэция и некоторых других авторов, небольшим количеством местных историй и, возможно, римских классиков, довольно часто покоившимися под слоем пыли. К 1200 году или чуть позже мы обнаружим не только множество искусно сделанных копий этих древних сочинений, но и «Свод гражданского права» (Corpus Juris Civilis), классику, частично спасенную от забвения, «Свод канонического права» Грациана, тексты недавних пап, теологию Ансельма, Петра Ломбардского и других ранних схоластов, сочинения святого Бернарда и прочих монашеских лидеров (добрая четверть из 217 томов Латинской патрологии [Patrologia Latina] относится к этому периоду), массу новых исторических, поэтических и эпистолярных произведений, трактаты по философии, математике и астрономии, неизвестные раннесредневековой традиции и заимствованные у греков и арабов в течение XII века. В это время появились великий эпос феодальной Франции и лучшие сочинения провансальской лирики, самые ранние произведения на средневерхненемецком языке. Романское искусство достигло своего расцвета, а новый, готический, стиль прочно утвердился в Париже, Шартре и других, меньших центрах Иль-де-Франса.

Обзор всей западноевропейской культуры XII века увел бы нас слишком далеко, а обобщающие труды по многим направлениям все еще отсутствуют. Ограниченный объем предлагаемой книги, как и наших знаний, принуждает нас оставить в стороне архитектуру и скульптуру столетия, а также ее литературу на новых языках – и сосредоточить внимание на латинских сочинениях эпохи и на том, какие аспекты жизни и мысли XII века они обнаруживают. Искусство и литература никогда не бывают полностью разделены; латинская и народная традиции, конечно же, не могут быть оторваны друг от друга, поскольку их линии развития, которые часто идут параллельно, постоянно пересекаются или сходятся. Это и убеждает нас, что совершенно невозможно сохранять между ними четкое разделение, которое когда-то решили считать границей между сочинениями ученых и неученых. Необходимо постоянно иметь в виду взаимопроникновение этих двух литератур. Тем не менее каждый из этих вопросов заслуживает отдельного обсуждения, и, поскольку обычно гораздо больше внимания уделяется народной литературе, нетрудно найти обоснование более конкретному обращению к латинскому ренессансу.

Нелегко установить и хронологические рамки. Века – это в лучшем случае удобные условности, которым нельзя позволять засорять или искажать наше историческое мышление: история не может оставаться историей, если она распилена на равные столетние отрезки. Самое большее, что можно сказать, – это то, что конец XI века продемонстрировал множество признаков обновления жизни – политической, экономической, религиозной, интеллектуальной, – для которой, как и для возрождения римского права и возобновления интереса к классике, точные даты подобрать удается нечасто: если мы возьмем начало Первого крестового похода в 1096 году в качестве удобной отправной точки, то лишь осознавая, что это конкретное событие само по себе не имеет решающего значения для интеллектуальной истории и что реальные изменения начались на полстолетия раньше. Окончание нашего периода размыто еще сильнее. Однажды пробудившаяся интеллектуальная жизнь не затухает и не изменяет резко своего характера. Четырнадцатый век вырос из тринадцатого, как тринадцатый вырос из двенадцатого, так что не существует реального разрыва между Средневековым ренессансом и