несколько еврейских семей, женщины, потерявшие близких в концлагерях и дружившие с моей матерью. Расовая кампания и Холокост рассказали мне об этом в первую очередь, а другие женщины, подруги моей матери, которые жили в этих казармах, рассказали мне другую сторону прибытия союзников, насилия в отношении женщин, изнасилований.»

В среде, часто отмеченной антисемитизмом, Франческа стоит особняком. Она не понимает, как можно было ненавидеть людей, даже детей, из-за простой проблемы расы или религии, но ей кажется, что она признает в этой древней ненависти те же акценты, ту же бессмысленность, которая, по ее словам, сейчас поражает «фашистов». Она думает, что эти два типа ненависти, которые те, кто его культивирует, пытаются объяснить правильными причинами и разумными доводами, похожи друг на друга. Такие люди инстинктивно ставят их в одну плоскость.

– Я выросла с госпожой Селестой, единственной выжившей в ее семье после нацистских разгромов, и с ее детьми, и выросла, конечно, со своими родственниками, некоторые из которых, как бы сказать, очень любили Муссолини. Я любила их так же, и точно так же находила абсурдным, что либо те, либо те могут быть ненавидимы независимо от своих личных качеств.

Поэтому антисемитизм многих неофашистов беспокоит ее, но тогда она не создает слишком много проблем, потому что истинное право – это не их собственные, а права таких людей, как ее родители, которые с нацизмом и антисемитизмом не имеют никакого отношения.

– Для меня проблемы не существовало: мой отец, моя мама, мой дедушка были правыми, но они вряд ли были антисемитами или расистами. Я видела реальность, сделанную правыми людьми, которые были в порядке и совсем не склонялись к неправильным вещам, сделанным фашизмом.

Для Франчески Мамбро, которая в четырнадцать лет уже является активистом Молодежного фронта – молодежной организации MSI, базирующейся на Виа Соммакампанья, – фашизм – это вчерашняя история, прошлое.

– Одна из вещей, которые мне нравились в MSI меньше всего, – рассказывает она, – это непрерывная форма редукционизма. Я понимала ее, потому что ностальгия – это приятное чувство, которое успокаивает и внушает нежность. Но я не могла ее разделить. Конец фашизма они представляли нам как разгром страны, который, в свою очередь, произвел много других катастроф. Я тоже могла согласиться, но для меня все эти истории, предательство Бадольо 8 сентября, были частью прошлого. Я не чувствовала себя фашисткой. Я чувствовала себя очень любознательной в мире. Я предпочитала быть на стороне меньшинства, и что, возможно, в течение 20 лет я буду в какой-то подпольной организации.

Эту же концепцию она изложила в декабре 1987 года в письме, направленном в газету «Враг», озаглавленной как «Манифест идеалистки»: «Фашистского или коммунистического, правого или левого у меня мало: просто склонность всегда идти против течения: «субъективизм», это так сказано на левацком языке. Конечно, я чувствую себя женщиной. Я и есть женщина. Поэтому я романтична, поверхностна, и, возможно, даже немного глупа, поэтому дружбу я ставлю всегда выше политики. Я никогда не понимала безумия моих «красных» подруг по поводу некоторых марксистских теорий или увеличения нормы прибыли. Как по мне, нужно просто взять, и все раздолбать, чтоб старый мир наконец треснул по швам!»

Конечно, постоянно случаются драки правых и левых. Но Франческа убеждена, что это насилие возникло из-за необходимости самообороны: «это были годы воинствующего левачества: очень тяжелые времена для нас. Не было дня без того, чтобы какая-то секция не подверглась нападению. Я не хочу быть жертвой, пусть будет ясно: мы защищались».

Защиту организуют боевые дружины. Они охраняют митинги и демонстрации, помогают бороться с уличным насилием. Само собой разумеется, что дружины – это мужские сообщества.

Гендерные стереотипы в те годы кажутся непоколебимыми даже слева, не говоря уже о крайнем правом фланге. Девушек в движении много. Возможно, «не так много, как хотелось бы, но те, что есть, крайне активны», по словам Франчески. Оперативные группы, однако, остаются мужскими.

Однако Франческа не исключает нас из службы заказа только потому, что она девушка. Она настаивает, стучит кулаком по столу, топает ногами. Она доказывает, что способна оставаться на своем месте, как и мужчины, во время уличных столкновений. Она вызывает на ножевую дуэль каждого, кто сомневается в ее способностях, и неизменно побеждает.

– Меня злило, что многие видели в правых девушках только подружек воинов. Поэтому я не позволяла снисходительного отношения к себе. Я никогда ни с кем не обручилась. Я не отступала, когда было что-то делать. У меня был сильный характер, и я была полна решимости.

В конце концов, в пятнадцать лет она одна из двух девушек, допущенных в оперативные группы. Она ходит по городу со стилетом, а на митинги берет с собой шахтерскую кирку.

– Другая, – уточнила она, – была намного старше меня.

Франческа уже тогда гораздо более критично настроена к MSI, чем когда-либо будет Валерио.

* * *

В конце семидесятых, когда всплеск политического насилия сделает невозможным поддержание этой двусмысленности, Альмиранте сможет выбрать только партию порядка и сохранения, пожертвовав повстанческими районами, которые сначала впадут в Черное движение, а затем, частично, в терроризм.

Это развилка, которую Франческа начинает мельком видеть после смерти Зиччиери, но все еще издалека. На данный момент он остается без колебаний в MSI. Перейдите к разделу Виа Ното, в двух шагах от Ачча Ларентия, одного из «народных» кварталов, которые составляют форпост для погружения MSI в социальные конфликты.

Валерио и Франческа в начале своей борьбы

В 1976 году был произведен первый арест во время митингов после убийства в Милане члена городского совета Энрико Педенови. Они застрелили его 29 апреля, чтобы отомстить за ранение молодого левого, Гаэтано Аморосо, который, в свою очередь, умрет 30 апреля. Убийцей был миланский фашист Жилберто Каваллини, который через несколько лет станет видным элементом NAR.

В тюрьме Франческе, которой за несколько дней до этого, 25 апреля, исполнилось семнадцать, осталось очень мало. В то время в тюрьме для несовершеннолетних не было ни одной женской секции. Они держат ее в Ребиббии, в разделе «гнездо», где содержатся матери, содержащиеся со своими младенцами, около десяти дней, затем судебный процесс и оправдательный приговор. Это не было бы драмой, если бы не то, что ее отец плохо воспринимает ее. Маршал Антонио Мамбро испытывает не злобу и даже не позор полицейского, который видит, как его дочь уводят в наручниках. Это отчаяние того, кто видит, что трагическое предсказание материализуется, приближается страшное несчастье.

Арест складывается из надписей против Франчески, которые теперь часто появляются