знает, сколько ему суждено проделать в земле этих живодарственных борозд, взрыхляющих матушку землю, которая примет зерно для следующего произрастания, чтоб превратиться в хлеб.

Теплый весенний ветерок, играючи, перебирал кудрявые волосы на Ванькиной голове. Завитушки волос от дуновения ветра то взъерошивались, то снова волнами ложились на свое место. Стая грачей и скворцов сопровождали Ваньку так же, как и за отцом, хлопотливо отыскивая червяков, шли по Ванькиной первой борозде.

Заинтересовавшись грачами, Ванька даже остановил лошадь, и с любопытством стал наблюдать то, как один грач, найдя в борозде большого червя, не стал его заглатывать сразу, а, держа его у себя в клюве, наступив на него ногой, стал продёргивать его, очищая от прилипшей земли.

Над Ванькиной головой весело звенели жаворонки, как бы радуясь вместе с ним первой борозде. Немножко отдохнув и с интересом налюбовавшись грачами и хлопотливыми скворцами, Ванька снова тронул лошадь. Он стал наблюдать, как перед его глазами подпарывая лемехом, пластом дыбилась земля. Пласт земли переворачивался отвалом и клался наизнанку, кверху чернотой, которая, влажно ложась, блестела, и тут же увядая, подсыхала, угретая горячими лучами солнца, источая еле заметную испарину, пахнувшую прелью и перегноем. Перевернутые наизнанку платы блекли, лоск черноты пропадал, земля приобретала сероватую окраску.

Когда Ванька подъезжал к телеге, то заметил, что отец зорко наблюдает за ним. Ванька по–хозяйски повелительно крикнул на лошадь: «Ноо! Поворачивайся!» Но Серый и без того шел ровным упористым шагом, ровно и без особой натуги тащил за собой плуг.

– Ну, как дела-то? – с довольной улыбкой на лице спросил Ваньку отец.

– Ничего, – горделиво улыбаясь, ответил Ванька, – только на поворотах у меня что-то криво получается, – с озабоченностью в голосе ответил Ванька.

Но не только на поворотах, и сами борозды получились кривыми, Ванька вспахал плохо, навилял какими-то волнистыми вавилонами.

– Ну, ничего! – ободряюще похвалил его отец, – первый блин всегда комом, в следующий раз совсем дело пойдёт, научишься. За это я тебя в город на ярмарку возьму, а теперь давай-ка я попашу, кривизну твоих борозд исправлю, а ты поди-ка устал.

Домой Ванька побежал прямиком по полю, обрадовано он бежал вприпрыжку, не чуя под собой ног. Его подмывало желание скорее добежать до села, похвалиться матери, братьям и товарищам, что он, Ванька Савельев, в нынешний день научился самостоятельно управлять лошадью и землю пахать!

Прибежал Ванька домой впопыхах изрядно проголодавшийся, вбежал в чулан, с жадностью отковырнул кусок пшенной, с пенкой, каши и выбежал на улицу к товарищам, но не успел он созвать их, как у него сильно затошнило. Он торопко подбёг к поленнице дров. В пробеле наклонился сблевать, его вырвало, видимо, с кашей он съел невидимую под пенкой муху. После этого Ванька, отыскав своих товарищей, не стерпел, чтоб перед ними не похвалиться: «Я сегодня в поле был и пахать научился, а за это меня папа в город возьмёт!» – прыгая на одной ноге от радости, возвестил Ванька своим друзьям Паньке и Саньке.

– А я зато вот ружье с лучком смастерил, стрелами из него хорошо стрелять. Вот, гляди, – и Панька стрельнул вверх. Стрела, взлетев высоко вверх, пропала из виду, а через несколько секунд упала почти у самых Панькиных ног.

– Айда к церкви, там галок и воробьёв уйма!

Ребята стремглав поскакали к церкви. На величественных околоцерковных вязах громко орали грачи, бойко чекали галки. Стреляя в грачей и галок, Панька израсходовал весь запас стрел. Они, втыкаясь в сучья, оттуда уже не падали. Ребятам больше не оставалось, как кидать в птиц камнями. Всполошенные гомоном ребят и встревоженные камнями, грачи и галки куда-то улетели. Панька нашёл новую забаву: состязаться, кто докинет камнем до колоколов на колокольне.

Выбрав увесистый и удобный для бросания камень, Панька, размахнувшись, ловко взметнул его вверх. Камень долетел до широченного окна, коснулся колокола. Колокол издал едва услышанный серебряный гуд. Последовав Панькиному примеру, Ванька тоже вскинул вверх камешек-голыш, но он, не долетев до цели, стал падать обратно, и угодил случайно подвернувшемуся тут Мишутке Миронову в голову. Проломил голову до крови. Мишутка заойкал, закорчился от боли, а опамятавшись, стал угрожать:

– Вот я скажу братке, он тебе вложет!

– А на твово братку у меня тоже братка найдётся! – не поробев, отговорился Ванька.

Из проломленной головы у Мишутки потекла кровь, волосы слиплись. На крик прибежала чья-то баба. Она торопливо подхватила за руку Мишутку и поволокла куда-то, испуганно приговаривая:

– Скорее, надо рану нюхательным табаком присыпать или паутинным тенятом заклеить, а то кровищей изойдёшь!

Перепуганные ребятишки вспортыхнулись и убежали домой, боясь, как бы не догнали и не всыпали за провинность.

Запасшись стрелами, ватага ребят направилась на охоту в «Сосновое болото». Там птиц уйма, и никто не помешает стрелять и кидать камни по воробьям. Постреляв в кустах по воробьям и измочившись по пупок в холодной болотной воде, не удовлетворившись этим, ребята ринулись в лес.

В лесу Панькин зоркий глаз заприметил почти на самой вершине сосны затаенное от людских глаз ястребиное гнездо. Он решил до него добраться и полез. Ловко ухватываясь за сучки, цепко, по-кошачьи, карабкаясь, Панька поднимался по сосне все выше и выше. Наконец он вскарабкался до гнезда, там оказалось два яйца. Чтоб не раздавить их в карманах, он поместил их в рот и стал спускаться. Или из-за усталости Панька, не достигнув земли сажени с две, решил спрыгнуть. Соскочив на землю, он не устоял на ногах. Раскорячившись, повалился на землю и судорожно заквокал. Давясь, Панька торопко стал вываливать изо рта тягучую слизистую жидкость. У него изо рта выскользнули два черных шматка. Оказалось, при падении Панька зубами раздавил во рту яйца, а они оказались насиженными. От души насмеявшись над Панькиной оплошностью, Санька, Ванька и Васька долго подтрунивали над ним. Но Паньке насмешка не нравилась. Он сердился, ругался, а то и давал подзатыльника. Он из ребят был всех статнее и всех сильнее, с ним шутки плохи.

Панька в бросании камнем или в стрельбе из ружья стрелой очень меткий, но Васька Демьянов, двоюродный брат его, с ним поспорил, что Панька не попадёт в него, Ваську, если он будет стрелять в него с расстояния двадцати шагов.

– Да становись, Бадья, – самоуверенно выругался Панька. Самолично отмерив шаги от Паньки, Васька доверчиво встал мишенью. Санька и Ванька, стоя в стороне, наблюдали за поединком, как наблюдатели, как секунданты при дуэли. Панька, натянув тетиву, вложил в ружье стрелу, стал целиться в живую мишень, а конкретно прямо в Васькино лицо. Ружье тетивой брымкнуло,