не прошли даром — Мечеслав выпрямился и с холодным спокойствием произнёс:

— Я пришёл в Школу Созидательной Магии, а не военный лагерь.

Человек в форме ответил, в голосе его послышалась ностальгия и сочувствие:

— Какие времена, такая и одёжа, сынок.

Он затянулся короткой самокруткой и медленно выдохнул серый дым:

— Мы не можем, как встарь, созерцать движение небес и сажать священные рощи. Мы ведём войну — с такими бездарями, как этот ваш Святогор, Афольфус, Эрлих… надменные князьки, уверенные, что после них — хоть потоп. И поэтому я хочу спросить тебя, сынок… готов ли ты воевать за жизнь и мать сыру землю?

Да или нет? Слово «война» навсегда стало для Мечеслава самым страшным проклятием. Но за окном он видел небо и море. И слышал крики птиц.

Он кивнул — медленно.

Военный ободряюще улыбнулся:

— Тогда покажи мне свой посох.

Волхв медленно достал из-под плаща короткий деревянный жезл. Нельзя было назвать его посохом — с ними и бегать неудобно, да тяжесть лишняя. Мечеслав сам вырезал его из ветви старого дуба — когда ещё верил, что волховское искусство правда служит добру и людям. Теперь он старался прикасаться к жезлу как можно реже — он ощущался отрубленной рукой мертвеца, которой не позволили успокоиться и снова и снова терзают нечестивым колдовством.

— Удручает, — произнёс военный с горечью, но без осуждения. — Но это поправимо. Пусть твоим первым заданием будет вернуть этой вещи жизни. Так мы и узнаем, годишься ли ты для созидательной магии.

— Но как?! — воскликнул волхв. Если бы он знал… если бы умел…

Ответ был слишком неожиданным для человека в форме:

— Попробуй для начала поверить.

Мечеслав закрыл глаза, представляя, как тянется к жезлу тонкая сияющая ниточка. Она то и дело прерывалась, истончённая глубинным страхом… но вдруг окрепла, обрела силу и лозой оплела мёртвое древко.

Даже не открывая глаз, волхв видел, как распускаются пока что робкие, маленькие, зелёные листочки.

Солнце в ладонях

Строгая форма казалась почти невесомой.

Как жаль, что многолетние привычки нельзя стряхнуть так же легко, как маску и защитный костюм.

В светлой аудитории собралось человек двадцать. Все молодые — ещё не искалеченные дыханием скверны. Звонкие голоса, полные надежд и радостных предвкушений отражались от расписных стен. Но лица — как у деревянных идолов — застывшие, бесстрастные.

Мечеслав понимал, что и сам выглядит не лучше — разве под респиратором остаётся место для улыбки? Он недоверчиво попытался приподнять уголки губ — и вскоре бросил эти попытки. Какая разница, деревянное спокойствие, или деревянная ухмылка?

Учитель, очередной военный, увидел эти неумелые потуги — усмехнулся в пышные усы, но ничего не сказал. Лишь дождался всеобщего внимания и молодцевато гаркнул:

— Полковник Черноморов, общая теория созидания! Записывайте всё, чтобы потом не забыть!

Солнечное колесо покатилось к вечеру, а Мечеслав в блаженстве пристроился в корнях дерева среди обширной рощи. Жадно вдыхая чистый воздух, он осторожно перебирал пальцами по дубовому жезлу, немому укору в прошлом, ныне же — доброму другу. Слова полковника Черноморова были такими простыми, что можно начинать злиться на себя, с мучительно тщательностью изучавшего колдовскую науку, но не сумевшего додуматься до таких очевидных вещей! И в то же время — разве могли эти слова родиться в долине, тонущей в ядовитом тумане?

«Вы привыкаете брать силой, требуя, вырывая из сердца угасающей земли. Но что, если попросить её, как мать, с любовью и благодарностью, неужели откажет она своим детям?»

Юный волхв вдруг поверил, что ему все по плечу: разогнать тучи над родным домом, заставить старый дуб вновь расцвести. Но нет — слишком рано. Куда ему замахиваться на то, что оказалось не под силу наставникам? Начинать нужно с чего-то простого — и в то же время радостного. Старое воспоминание, почти истёртое и забытое, шевельнулось в глубинах сознания. Когда-то был такой фрукт, ликующе рыжий, как маленькое солнце в ладонях.

Мечеслав мягко повёл жезлом над травой, прося мать сыру землю об этом подарке. И она отозвалась — волхв ощутил, как в руке наливается соком большой апельсин.

— Ух ты! — раздалось совсем рядом.

Зеленоглазая девушка выглянула из-за стройной берёзки и не таясь залюбовалась на творящееся волшебство.

— Хочешь? — спросил Мечеслав, протягивая ей своё рукотворное солнце.

— А можно?

Волхв кивнул. А девушка… улыбнулась. Сначала робко, неумело — но потом улыбка засияла, а лицо будто бы освободилось от оков, стало живым и прекрасным.

Что-то происходило и с самим Мечеславом — будто бы в груди разгорался давно погасший огонь.

Когти тьмы

Её звали Людмила, но Мечеслав упрямо называл её Милой. Слишком тяжеловесным казалось полное имя для такой лёгкой на подъем девушки, быстрее всех избавившейся от печати скорби и согревающей всех вокруг своим жизнелюбием.

Иногда, когда заканчивались занятия, они вместе выращивали цветы. На вид такие хрупкие, они наполняли вечерний воздух дивными ароматами. Но сила матушки природы не только в красоте — и сейчас, глядя как крепко и неумолимо опутали обезумевшего злокрыса упругие лозы, Мечеслав постигал боевое искусство магов жизни.

— Людмила, отлично справилась, — немногословно похвалил полковник Черноморов и сделал запись в своём журнале. Пробежал пальцем по списку учеников: — Мечеслав, теперь ты.

Молодому волхву не терпелось попробовать свои силы в бою с чудовищем — сразиться открыто и честно, и победить силой созидания, а не разрушения. Он смело вышел в центр тренировочного поля. И когда полковник, по обыкновению, спросил:

— Тебе выпустить простую тварь или посложнее?

Он уверенно ответил:

— Посложнее!

Черноморов кивнул, и двери одного из загонов стали медленно открываться.

Когда-то, кажется, в минувшей эпохе, существо было волком. Крупный растрёпанный зверь на длинных костлявых лапах, в клочьях серой шерсти, сквозь которую прорастали роговые пластины, и с алчной зубастой пастью.

Мечеслав покрепче сжал в руке свой дубовый жезл, уже представляя, как зверь яростно прыгнет, а он вспугнёт