— Чудесное изобретение, доктор! — пришел в себя барон, стараясь, чтобы в голосе звучала ирония. — Позвольте еще раз выразить вам свое восхищение. На четыре-пять часов остановить все поражающие организм факторы — это просто чудо.

— Конечно, — проворчал доктор. — Если уж пострадавшая дожила до встречи с вами, было бы нелепо не дать ей дожить до встречи со мной.

Между тем доктор Фульд достал из маленького саквояжа прозрачную, светящуюся изнутри широкую пластину.

Барон молчал. Доктор, напряженно всматриваясь в пластину, провел ей от затылка женщины до самых пяток. Хмыкнул. Поморщился. Еще раз вернулся к гортани, пищеводу. Крутя пластину и так, и эдак, особое внимание уделил желудку. Привычно потер шрам… Достал из саквояжа еще одну пластину — поменьше, и длинную, тонкую иглу в специальном футляре.

Помассировал девушке прозрачную руку, уколол тонкий пальчик, с трудом выдавил капельку крови, ловко нацепил на глаз увеличительный кристалл, вставленный в черный конус. Сощурился. Насторожился. В этот момент доктор был похож на Грона, который учуял нарушителей охраняемой территории. Барон невольно улыбнулся.

— Вот странно… — выдохнул Фульд наконец.

— Что именно, доктор?

— Ну, переохлаждение — это понятно. Как я понимаю, несчастная то брела, то падала, теряя сознание. Окончательно отключилась часов десять назад. Скорее всего там, где вы ее нашли. В легких уже есть очаг воспаления… Но…

Фульд вытащил увеличительный кристалл из глаза и удивленно посмотрел на барона.

— Госпожу Агату… отравили!

— Может, сама?

— Не думаю. Барышни в таких случаях обычно предпочитают снотворное.

— В самом деле? — Барон усмехнулся.

— Да. Очень непрактично. Приходится тратиться — доза должна быть запредельно высокой, чтобы добиться летального исхода. Хотя… Для демонстративного суицида, с целью давления на окружающих — идеальный вариант. В основном подобные особы именно этого и добиваются. Жаль только, что после подобных попыток молодые здоровые женщины получают кучу неприятностей. Проблемы с памятью, зрением, сном.

Доктор осуждающе покачал головой.

— А вот если бы ее хотели отравить домашние, то использовали бы крысиный яд. Есть в каждом доме, смертность для людей стопроцентная. Если правильно дозу рассчитать…

— Но, судя по всему, это и не снотворное, и не отрава для крыс?

— Вот это и странно! — Доктор назвал армейский препарат, который использовали диверсионные группы обеих враждующих сторон, чтобы отравить источники воды.

— «Водяная Смерть»?! Но где она ее достала? — изумился хозяин дома. — Если, конечно, травилась сама. Или где его достали те, кто собирался убить бедняжку?

— То-то и оно…

— Очень любопытно. А живая она почему?

— Холод замедляет действие, — с укоризной посмотрел на барона доктор, словно тот должен был знать не только свойства, но и особенности всех отравляющих веществ.

— Ясно. И что теперь?

— Ничего, — стал убирать свои волшебные приспособления доктор. — Сколько прошло с того момента, как вы надели на нее кулон? Час? Значит, осталось три. Потом — стремительное удушье, и все. Остановка сердца. Можно, конечно, вынести несчастную на холод… Однако этим мы лишь продлим агонию.

Он посмотрел на барона — точь-в-точь Грон, когда тот по молодости рычал на всех близко подходящих людей без разбора. А потом подбегал к хозяину извиняться за несдержанность.

— Я составлю официальное заключение, — продолжил доктор торопливо. — Пусть хоть с бедняжки снимут обвинение. И прослежу, чтобы это преступление было расследовано как следует.

Барон по-прежнему пребывал в глубокой задумчивости. Потом вздохнул, словно очнулся. И решительно сказал:

— Нет.

— Что? — удивился доктор Фульд. — Не надо заключения?

Хозяин дома достал пластину, набрал комбинацию цифр. Спустя несколько гудков его настороженно спросили:

— Господин барон?

— Да, именно.

И собакам, и доктору показалось, что они увидели воочию, как собеседник (который до этого, должно быть, мирно ужинал) подскочил, стряхнув салфетку на пол и вытянулся по стойке смирно.

— Мне нужна от вас любезность, мой дорогой Петер.

— Чем могу служить?

— В вашей конторе есть противоядие от «Водяной Смерти»?

— Эту гадость еще используют? Ее же запретили по последней конвенции об отравляющих веществах. И даже, как ни странно, все страны придерживаются этой резолюции. Отрава действительно страшная!

— Похоже, ее стали использовать в частном порядке. Что, как вы понимаете, меня весьма раздражает.

— Я вас понял, господин барон. Противоядие есть. Но оно… слишком экспериментальное.

— Сойдет и такое. Выбора у нас все равно нет.

— Мы немедленно начнем масштабную проверку запасов, господин барон.

— Сделайте это по-тихому, без помпы. И пришлите своих следователей в марку Орнока. Под видом частных лиц. Пусть разберутся, что у нас происходит. И — не сочтите за труд — отправьте мне копии отчетов.

— Слушаюсь.

— Оставьте это, Петер. Я теперь частное лицо. И еще — по поводу противоядия. Оно мне необходимо через два часа.

— Кулон отсрочки смерти?

— Именно он. Хорошего вечера.

И барон нажал на кнопку, выключая связь.

— И вы не знаете, что случилось с вашим супругом, госпожа фон Лингер?

— Нет. Я знаю лишь то, что он не пришел домой ночевать. На связи его тоже не было. Я забеспокоилась и обратилась в полицию.

— Свидетели говорят, что в последнее время вы с супругом ссорились.

— Не больше и не меньше, чем любая супружеская пара после семи лет совместной жизни, — спокойно ответила женщина.

— А вчера?

— Вчера… Людвиг с утра уехал в город. Сказал, что у него дела. Я этим была не очень довольна. У нас — книга, сроки.

— Вы работаете вместе?

— Мой муж — знаменитый писатель, лауреат Королевской премии. Я — его помощница.

— То есть? Что вы имеете в виду? Тоже… пишете?

— И это тоже. Секретарь. Иногда — нянька. Часто — тиран. У нас более чем щедрая оплата, но жесткие условия контракта. Мы не можем себе позволить работать по принципу — «пойдет» текст или нет.

— То есть если бы не кровь на сиденье экипажа и вокруг него, то можно было бы предположить, что ваш муж просто все бросил и уехал. Так?

— Я могу только надеяться, что он жив. Что кровь — не его, — еле слышно отвечала женщина.