Расмус всё рвал и рвал крапиву. Но ведь и негритянскому рабу может иногда повезти. Возле кустов росло несколько высоченных крапивин. Расмус уже наполнил корзину доверху, но, чтобы подразнить ищеек, сорвал их. И тут он увидел в опилках что-то похожее на пятиэровую монетку. Сердце у него сильно заколотилось. Не может быть, что это пять э́ре! Такого не бывает. Но всё же он осторожно снял рукавицу и протянул руку, чтобы проверить, что там лежит.

И это в самом деле была денежка в пять эре! Хлопковое поле исчезло, ищейки испарились, бедный негритянский раб был сам не свой от счастья.

Ведь что можно было купить на пять эре? Большой кулёк карамелек, пять тянучек или плитку шоколада. Всё это можно было выбрать в деревенской лавке. Он может туда сбегать в обеденный перерыв, ну хотя бы завтра, а может, не нужно туда бежать, а сохранить эти пять эре и каждый день чувствовать себя богачом, зная, что может купить всё, что угодно.

Да, пусть себе куры будут на свете, и крапива пусть будет. Ведь без них этого бы не случилось. Он пожалел, что ещё совсем недавно ругал кур. Правда, они не очень-то расстраивались и продолжали клевать что попало во дворе, но всё же ему хотелось, чтобы они знали, что он, собственно говоря, ничего против них не имеет.

– Конечно, как же без вас на свете, – сказал он и подошёл к железной сетке, ограждающей куриный двор. – И я готов рвать для вас крапиву каждый день.

И тут случилось новое чудо: в курином дворе, у самых ног одной кудахтающей несушки, он увидел ракушку. Прямо на кучке куриного помёта красовалась красивая белая ракушка с маленькими коричневыми пятнышками.

– Ах! – воскликнул Расмус. – А-ах!

Он быстро снял крючок с калитки и, не обращая внимания на то, что куры испуганно закудахтали и бросились врассыпную, подбежал к ракушке и схватил её.

Теперь счастье его было так велико, что он не мог им не поделиться. Он просто был вынужден пойти и рассказать обо всём Гуннару. Бедный Гуннар, ведь всего час назад он был с ним возле курятника и не нашёл ни ракушки, ни пяти эре! Расмус задумался: а может, час назад там ещё не было ни раковины, ни монетки? Может, их кто-нибудь наколдовал, когда он начал рвать крапиву? Может, сегодня для него просто какой-то волшебный день, когда случаются всякие чудеса?

– Пожалуй, нужно спросить у Гуннара, что он обо всём этом думает.

Расмус пустился было бежать, но, вспомнив про корзину с крапивой, вдруг остановился. Он вернулся к калитке и взял корзину и лишь тогда, крепко зажав в ладошке ракушку и монетку, побежал искать Гуннара.

Он нашёл его на площадке для игр. Там была целая куча детей, и Расмус сразу понял, что они чем-то взволнованы. Видать, что-то случилось, пока его здесь не было.

Расмусу не терпелось поскорее отозвать Гуннара и показать ему свои сокровища. Но у Гуннара были дела поважнее.

– Завтра мы не пойдём окучивать картошку, – сказал он задумчиво. – Приедут какие-то люди выбирать ребёнка.

После этой новости пять эре и ракушка тут же поблёкли. Теперь у кого-то из детей будет свой дом. Что может с этим сравниться? В Вестерхагском приюте не было ни одного ребёнка, который бы не мечтал о таком счастье. Даже те, кому скоро предстояло самим зарабатывать себе на хлеб, вопреки здравому смыслу надеялись на чудо. И самые некрасивые, самые озорные, самые непослушные не оставляли надежду обзавестись семьёй. Они тайно мечтали, что в один прекрасный день явится кто-то, кто захочет взять именно его или её. Не в малолетние работники или служанки, а как своё родное дитя. Мечтал об этом и девятилетний Расмус.

– Подумать только! – оживился он. – А вдруг они захотят взять меня? Ах, как я хочу, чтобы они выбрали меня!

– Тоже выдумал! – ответил Гуннар. – Они всегда выбирают кудрявых девчонок.

Гуннар был очень некрасивый и курносый, а волосы у него походили на козью шерсть. Но, несмотря на такую внешность, он тоже надеялся, что у него будут отец и мать, правда он держал это в глубокой тайне. Никто не должен был заметить, что его хоть мало-мальски интересует, кого завтра выберут.

Расмус лежал на узенькой кровати рядом с кроватью Гуннара в спальне мальчиков, когда вдруг вспомнил, что не успел рассказать другу про ракушку и пятиэровую монетку. Свесившись с кровати, он прошептал:

– Послушай, Гуннар, со мной сегодня такое приключилось!

– Что такого особенного с тобой приключилось?

– Я нашёл пять эре и красивую-прекрасивую ракушку. Только никому об этом не говори!

– А ну покажи, – прошептал Гуннар с любопытством. – Пошли к окну, чтобы я мог разглядеть!

Они прокрались к окну, как были, в ночных рубашках. И Расмус осторожно, так, чтобы никто, кроме Гуннара, не увидел, показал ему в полумраке летнего вечера свои сокровища.

– Везёт же тебе! – сказал Гуннар и погладил гладкую ракушку указательным пальцем.

– Правда, здорово? Поэтому-то я думаю, может, всё же они меня завтра выберут.

– Как же, жди! – ответил Гуннар.

У самой двери лежал Петер-Верзила, он был старше всех мальчишек и потому считал себя вожаком. Он приподнялся на локте и напряжённо прислушался.

– Быстрее ложитесь! – сказал он шёпотом. – Ястребиха идёт… Я слышу, как она топает по лестнице.

Заплетаясь в длинных рубашках, Гуннар и Расмус помчались к своим постелям. И когда Ястребиха вошла, в спальне царила тишина.

Директриса совершала вечерний обход. Она ходила от одной кровати к другой и проверяла, всё ли в порядке. Случалось, правда очень редко, что она легонько похлопывала какого-нибудь мальчика разок-другой, неласково, словно сама того не желая. Расмус не любил Ястребиху и всё же каждый вечер надеялся, что она похлопает именно его. Он сам не знал почему, просто очень хотел, чтобы она похлопала именно его.

«Если она похлопает меня сегодня, – подумал он, – тогда и завтра тоже у меня будет волшебный день. Значит, те, что приедут, выберут меня, хотя у меня и прямые волосы».

Фрёкен Хёк подошла к его постели. Расмус замер. Сейчас… вот-вот… она дотронется до него.

– Расмус, не щипли одеяло! – сказала фрёкен Хёк строго и пошла дальше.

Минуту спустя она закрыла за собой дверь, спокойная, решительная и неумолимая. В спальне было тихо. Лишь глубокий вздох Расмуса нарушил эту тишину.

Ох и много же мыла смылили мальчики на следующее утро! Если верить фрёкен Хёк, приёмным родителям больше всего на свете нравятся чисто вымытые уши и руки, значит, надо постараться изо всех сил.