Приземлились мы разом, неожиданно увидев через стекло и сетку дверей лифта лицо Кириной мамы. Кира сразу замолчала и застыла как изваяние. Мы понуро и безмолвно все вышли во двор. Они вдвоём, всё также не проронив не единого слова, шли через двор к своей парадной. Очень высокая средних лет женщина, а рядом с ней маленькая, хрупкая, в школьной форме, своих белоснежных колготках и чёрных лакированных туфлях Кира. У меня сжалось сердце от неотвратимости какого-то ужасного наказания только для Киры за наше с ней общее баловство, мне было страшно и стыдно, а ещё какое-то чувство чудовищной несправедливости и невозможности спасти её. Александр, как-то судорожно посмотрел на меня и срывающимся голосом закричал на весь двор: «Она не виновата…». Кирина мама неожиданно остановилась, они обе повернулись в нашу сторону, очень коротко посмотрели на нас, а потом, всё так же безмолвно, вошли в свою парадную.

Мы с Александром вышли в сад и побрели по аллее. На скамье перед фонтаном сидел Филипп, мы подошли и присели на скамейку рядом с краешка. Филипп был нашим общим другом, при встрече с ним такое было ощущение, что все без исключения всегда знали его. Он был уже довольно пожилой, седой, смешливый и очень добрый, часто сидел на своей излюбленной скамейке перед фонтаном и что ни будь читал. Жил один в соседней с моей парадной на верхнем этаже и я, с самого раннего детства, когда выходил в сад погулять часто забирался по лестнице к нему в квартиру и сидел перед печкой или мы пили чай с вареньем, пока не приходила мама или бабушка и забирала меня, приговаривая: «Ну, где ж он ещё может быть, конечно у Филиппа», – потом извинялись, что я доставляю ему столько хлопот.

– Ну что, набедокурили вместе, а Киру одну накажут за вас? Да, у неё мама строгая, достанется ей сейчас. – Филипп посматривал на нас без тени улыбки или утешения. – Вы сами-то понимаете, что натворили?

– Понимаем, – Александр посмотрел на меня, потом на Филиппа, – а что нам сделать, прощение пойти попросить?

– Зачем ей ваше прощение? Уже ничего не исправишь, что сделано то сделано, – Филипп замолчал, искоса поглядывая на наши опущенные головы, а потом вдруг неожиданно спросил, – ну, а слетали-то как, интересно было, инопланетян видели? – в голосе Филиппа наконец появились знакомые смешливые нотки, от сердца сразу отлегло, стало без слов понятно, что ничего страшного ни с Кирой, ни с нами не произойдёт. Потом мы вечером сидели у Филиппа, пили чай с вареньем и фантазировали о полётах в космосе.

На следующий день мы бросились к Кире, как только она появилась в школе.

– Ну, как, что было, мама очень ругала?

– Нет, совсем не ругала, она только сказала, что не против наших игр, это конечно очень интересно и увлекательно, но нужно же думать и о людях, которые рядом с нами находятся. Она у нас в квартире услышала, как мы кричим. А ещё она сказала, что вы молодцы, не убежали и не оправдывались, а даже вступились за меня. Она расспрашивала о вас…, я сказала, что вы мои друзья.

Кира с первого дня как я с ней познакомился очень сильно отличалась от остальных девочек и не только одноклассниц. Прежде всего она выглядела как-то очень изысканно, что с первого взгляда особо бросалось в глаза. В школе на ней был надет идеально сшитый по её фигуре деловой костюм, только отдалённо напоминающий школьную форму. На голове никогда никаких бантов, резинок или заколок, а только аккуратная стрижка, уложенная в красивую причёску, в ушках два крохотных бриллианта, горящие как искорки, и вообще, она всегда выглядела так, как будто только что вышла из дома мод. Училась блестяще, окончила с золотой медалью школу, с отличием институт, потом аспирантуру и работала на какой-то очень высокой должности в крупной корпорации.

Александр, как будто в противовес Киры, был абсолютно безразличен к тому как он одет, подстрижен, что о нём говорят или думают. Он был как-то сам по себе, в отличие от неё, которая всегда стремилась быть в самых гуще событиях. Со стороны казалось, что Александр все силы прилагал только для того, чтобы его никто не трогал, но, в тоже самое время, независимо от этого все интуитивно относились к нему с очень большим уважением. Очень характерен для него один случай: мы тогда учились в шестом классе и вот на уроке физкультуры один парень упал с брусьев, повредив себе при падении руку, то ли сломал, то ли сильно вывихнул, в первый момент было не понятно. Он закричал больше от испуга, чем от боли, и вот учитель физкультуры, подбежав к нему, сразу стал громко звать Александра, чтобы тот осторожно поддерживал повреждённую руку и проводил парня к врачу. Он позвал именно Александра, хотя вокруг рядом были и взрослые, и дети, все сразу перестали паниковать, парень спокойно дошёл до врача. Вот в этом была отличительная его черта, всегда срабатывал эффект его присутствия, всё сразу становилось простым и естественным, только от того, что в этот момент здесь находился Александр.

Я подошёл под противно моросящим мелким дождём к дому Александра. В окнах горел свет. Я замёрз, весь промок и очень рад был, когда наконец смог переодеться и сесть в мягкое кресло у тёплой печки.

– Мы с тобой уже, наверное, года три или четыре не виделись?

– Да, пожалуй, время сейчас как-то быстро проходит. Я бы сказал оно какое-то слишком равномерное стало, что ли, как будто ничего не происходит, а просто тупо движется в одном направлении и нас неумолимо тянет за собой. Только куда?

– Помнишь, ты как-то сказал, что этот процесс запущен независимо от нас, но так как мы находимся внутри этого процесса, являемся частью его, и если мы не понимаем или сопротивляемся ему, то он, невзирая на наши возмущения, потащит за собой, волоком.

– Да, верно, только я говорил тогда не о времени, а об экономике.

– Экономика – это, по-твоему, независимый процесс? Тогда какова роль человека в этом процессе, разве он может сопротивляться или какое-то оказывать воздействие?

– Нет не может, просто я пришёл к выводу, что само время остановлено, совсем. И это равномерное его якобы движение, на самом деле не времени, а наше, по инерции в пространстве. Событий нет не потому, что они не происходят, а их нет потому, что они безличны. – Александр был задумчив и сильно встревожен, это бросалось в глаза. Его что-то