– Белозар, – прошептали совсем рядом.

Старец открыл глаза. Перед ним, на ступенях подле капия, сидел юный Велижан. Он обеспокоенно смотрел на древнего служителя Богов. Песни волхвов смолкли. Старцы обратили взоры на Белозара.

– Ты ушёл от нас, – сказал Велижан с тревогой. – Уже который Собор ты внемлешь Богам один.

Белозар вздохнул: он чувствовал студёный ветер от взмахов крыльев Птиц. Печальную радость омрачал лишь ответ перед Богами. Как же быть? Какую весть поведать миру?

Белозар ничего не сказал молодому волхву; он медленно поднялся, опираясь на посох, и подковылял к сердцу капища. Старый волхв поднял ритуальную чашу, что стояла недалеко от костра, крепко обхватил рукой посох, который давно сделался выше его самого, закрыл глаза и зашептал. Волхвы благоговейно замерли.

Вторя словам Белозара, искрящийся туман окружил старца. Дым клубился, будто живой, кудрявился, следуя велению Слова, и медленно, водой, стекал в чашу, что дрожала в старческой руке. Когда чаша наполнилась серебряной водой, Белозар замолк. Туман рассеялся, и волхвам почудилось, будто перед ними не вековой старец, а молодой прекрасный юноша с дымящейся чашей в руках. Волосы его были цвета спелой пшеницы, а ясные глаза – пронзительно-голубые, как чистое весеннее небо. Но видение померкло, и перед служителями Богов вновь предстал их древний учитель.

– В этой чаше то, что поведали мне Боги, – говорил Белозар хрипло. Его скрипучий голос громко звучал в лесной тишине. – Я не знаю, надобно ли это знание вам передавать. – Он помолчал, задумавшись. – Я так и не решил, – волхв вздохнул. – Как быть со знанием – думать вам, живым. Ко мне летят уж Птицы. Кто хочет – может испить из сосуда, кто хочет – может огонь из него затушить, когда меня не станет. Но коли испить решится кто, пусть помнит: то, что в сосуде помещено – может быть, а может и не быть совершено.

Белозар замолк и не говорил уж более. Зарницами озарилось на Юге небо, сияющая зелёная пелена укрыла звёзды. Всполохи света играли и переливались, то ярче вдруг светились, то волной бежали, то гасли, чтобы вновь озарить небосклон таинственным огнём.

– Вестники Ирия совсем близко, – прошептал один из волхвов.

И видели волхвы, как ещё ярче засияло небо, заиграл цветами бархат ночи и заплакали звёзды. Две капли Света опустились подле меркнущего костра, рядом с Белозаром. Звёздный свет коснулся земли, и перед волхвами предстали птицы необычайной красоты. Голова и грудь – как у прекрасных дев, оперение одной сверкало золотом, другая же была облачена в серебро. Птицы мягко обняли Белозара, уложили бережно на землю. И полилась песня, и мелодия звуков золотых ворожбой укрывала усопшего. Стоявшие поодаль волхвы медленно, чуть дыша, опустились на ступени капища. Песнь завораживала, уводила за горизонт, в страну, где счастье правит…

Когда первый луч солнца пробудил лес от ночного сна, в древнем капище царила тишина. Огонь потух давным-давно. И лишь полная воды чаша стояла в центре святилища.

Через бескрайнюю тайгу пролегала дорога из Южного Предела к Ледяному Морю, в великий Солнцеград. Путь был долгим и сложным.

Торговый караван с южных земель много дней шёл по дороге, ведущей через дремучий лес, когда лошади остановились недалеко от святого места. Один из пилигримов, стражник в доспехах, в поисках места для лагеря забрёл в древнее капище. Он почтил Богов, помолился Матери-Земле. Когда святое место покинуть собрался, увидел деревянную чашу, которая стояла подле кострища. Сосуд украшали руны, значения которых воин не знал. Он поднял чашу, и легкий туман стёк с серебристой глади воды. Почудилось путнику, будто бездонная пропасть сокрыта в глубине сосуда, и глядит на него Нечто из толщи воды. Испугался человек, но взора отвести не мог. Как заворожённый смотрел на воду, долго смотрел, пока не одолела его жажда великая. Спасение лишь во тьме сосуда воин видел. Испил воин воды студёной, и небывалое видение предстало перед ним. Будто мир огнём охвачен. Бушует зверь – трёхглавый морской змей. Солнцеград разрушен… А на троне – человек, кто свою душу заключил во тьму.

Великая Тайга простиралась от Ледяного Моря до крайних Гор Рифея. Исполинские дерева, что помнили времена Богов, что сами – духи, неприступным монолитом хранили древнюю страну. Высокие сосны внимали музыке ветра Стрибога. Тихо пели птицы. И бор шептал на ухо сёстрам-лунам, пока сизый туман тайком гулял по непроглядному лесу.

Он держал путь через тайгу. Опасное путешествие. Мало кто решался сворачивать с дороги и отправляться в самую чащу. Древние могучие леса, ровесники Богов, бережно хранили свои тайны. Лишь привеска из белого дерева, выструганная и заговорённая любимой, отгоняла мавок и других обитателей чащоб. Путник слышал их шёпоты, видел светящиеся зелёные глаза, чувствовал страх, насылаемый русалками. Но никто из лесных духов не отважился приблизиться к человеку, которого хранил берёзовый оберег. Ночами, когда становилось совсем худо и звуки леса сводили с ума, оберег светился мягким светом и дарил тепло.

Много дней спустя лес сделался совсем тёмным, непроглядным и сырым. Вековые хвои плотно сомкнули над головой колючие ветви. Сизый туман стелился по земле. Лес замер. Не слышно ни пения птиц, ни зверей, ни даже шёпота духов. Путник остановился и посмотрел на оберег: подвес светился, будто ночью – выжженный на дереве солнечный щит горел огнём. Цель близка. Неприятное предчувствие окружило холодом. Хотелось повернуть назад. Но путешественник лишь вздохнул, помолился Сварогу и продолжил путь.

От каждого хрустящего шага замирало сердце. Ветви настолько плотно сплелись, что царапали лицо и одежду. Бурелом стал почти непроходимым. Паутина, белая, клейкая, цеплялась, застилала лицо, опутывала руки. Пахло плесенью и гнилью в сумеречном лесу: солнечный свет не мог пробиться сквозь дремучие заросли. Отчаянье уже завладело путником, когда лес вдруг расступился и открыл взору небольшую поляну. Странник замер, прислушиваясь. Тишина. Звенящая. Тёмное место. Ещё более зловещее, чем непроходимый лес. Неведомая сила затаилась у поверхности чёрного, заросшего тиной озера, которое, будто огромное блюдце, лежало в самом сердце перелесья. Серебристый туман окутывал старый покосившийся терем, стоявший на деревянных кольях в центре водоёма. Назад пути нет. Путник знал, что тот, кто доберётся живым до сердца тайги, без позволения хозяина уже не вернётся домой.

С молитвой Сварогу странник вышел из леса. Солнце почти село, и небо светилось тёплым золотом. Свет Даждьбога-Хорса вселял надежду.

Человек медленно пошёл к терему. С каждым шагом воздух становился холоднее, движения давались труднее, будто во сне. Морок. Нельзя поддаваться страху, что предательски звал повернуть назад. Вернуться уже нельзя. Но идти вперёд становилось всё сложнее: сварогину [4] казалось, что каждое его движение, каждый шаг отнимает много сил. Будто тело сделалось железным, стало неповоротливым и тяжёлым. Путник сбросил с плеч поклажу.