Она ждала на тротуаре перед «Уолдорфом», пока Джон наблюдал за погрузкой багажа и ее покупок через заднюю дверцу салона «пирс-грейт-эрроу». Повозки и кебы, запряженные лошадьми, осторожно продвигались по частично расчищенным улицам, а представитель созданной только в прошлом сентябре нью-йоркской конной полиции, сидя в седле, пытался освободить от транспортной пробки перекресток Тридцать четвертой улицы и Пятой авеню. Автомобилей нигде не было видно.

Клер ежилась под меховой шапкой и плотной русской «автомобильной» курткой. Джон насвистывал «Беделию», свою любимую популярную песню, словно его ничто не беспокоило.

Он закутал жену в мех, прикрепил сверху прорезиненную полость, опустил темные очки на козырек фуражки — мотор грелся уже полчаса, — бросил доллар коридорным, и автомобиль тронулся с места.

* * *

Этот день — четверг, 5 января 1905 года, самый значительный день в жизни Клер Себастьян — был сплошным кошмаром, состоящим из запаха бензина, холода и грозящего смертью гололеда. Но хуже всего была бодрость Джона Себастьяна. Казалось, будто снежные сугробы, похожие на застывшие в полете белые птичьи крылья, коварные рытвины, пасмурное небо, брошенный на городских улицах транспорт, торчащие кое-где ноги мертвых лошадей бросают Себастьяну вызов. Но он сражался с ними час за часом с уверенностью человека, знающего, что его сила и воля должны одержать верх. Сидящая рядом с мужем беременная женщина дрожала под мехом, иногда со страхом глядя сквозь обледеневшие черные очки и тщетно закутывая шарфом онемевшее лицо, полумертвая от голода и холода и полностью деморализованная.

Но Себастьян был обеспокоен только утратой удовольствий, которых его лишила метель. Он продолжал изрыгать проклятия по адресу стихии, вынудившей их пропустить завтрашнее представление «Аиды» в «Метрополитен» с мадам Нордика, Скотти и новой итальянской звездой Энрико Карузо, которого критики именовали «наследником Жана де Решке в привязанности американской публики». Опера и театр были двумя пристрастиями Себастьяна — почти что единственными, как думала Клер, — которые она могла чистосердечно разделять. Несмотря на холод и страх, мысли о вечернем платье, в котором она собиралась отправиться в «Мет» — из розового атласа с коралловым орнаментом, отороченном черным бархатом и дополненном диадемой и ниткой жемчуга, — пробуждали в ней сочувствие мужу и самой себе.

Когда они выехали из Бронкса на Бостонскую почтовую дорогу, начался дождь. Клер вцепилась в руку мужа.

— Джон, мы не должны ехать дальше! — прокричала она сквозь рев мотора. — Мы наверняка опрокинемся!

— Ну и где ты предлагаешь остановиться? — крикнул он в ответ. — Не бойся, Клер, все будет в порядке. До сих пор «пирс» нас не подводил, верно? Ты будешь дома еще до ночи.

Задолго до захода солнца ему пришлось остановиться и зажечь фары. Дальше они поползли со скоростью пять миль в час. Клер чувствовала, как скользят шины «пирса», цепляясь за быстро леденеющий снег.

Себастьян уже не ругался — он вообще перестал говорить.

Спустя продолжительное время Клер открыла глаза. «Пирс» остановился перед старым извозчичьим двором рядом с маленьким каркасным домом. Керосиновые фонари мерцали на ветру. Она с тоской наблюдала, как ее муж вылез из машины и заковылял к дому. В ответ на стук дверь открылась, и мужчина в рваном свитере изумленно уставился на него.

— Я заметил вашу вывеску, — услышала Клер громкий голос мужа. — Мне нужен бензин. У вас есть немного на продажу? — Она увидела, как мужчина кивнул. — А моей жене не помешали бы чашка горячего кофе и сандвич.

Джону пришлось нести жену на руках в маленькую душную кухню. Она была грязной и засиженной мухами с прошлого лета, но Клер думала, что еще никогда не бывала в более благословенном месте. Присев у плиты, она потягивала обжигающий кофе, на вкус похожий на амброзию, сваренную из грязи, и чувствовала, как ее тело понемногу оживает.

— Бедный малыш, — услышала Клер собственное бормотание. — Ты все еще там? — Нелепость вопроса заставила ее рассмеяться, и она с тревогой поняла, что близка к истерике. Клер сделала большой глоток, чтобы разом выжечь глупые мысли.

Но Джон быстро выпил свой кофе, и Клер поняла, что все начинается снова.

— Должны ли мы ехать дальше? — спросила она, пытаясь изгнать из голоса дрожь, Джон терпеть не мог робких женщин. — Я предпочла бы остаться здесь. Это становится опасным. Если ты не беспокоишься за себя и за меня, подумай о ребенке.

— Ничего не случится ни с тобой, ни с ребенком.

— Ваша жена беременна? — осведомился человек в рваном свитере. — Я бы в такой вечер козу на дорогу не выпустил. Конечно, это не особняк миссис Астор[1], но я готов уступить вам свою кровать, леди.

— Вы очень любезны, — тихо отозвалась Клер. Она понимала, что это бесполезно. Любые возражения и критические замечания делали ее мужа еще более сердитым и упрямым.

— Ты готова, Клер?

— Вы рехнулись, мистер! — воскликнул мужчина в рваном свитере.

Джон Себастьян бросил несколько монет на кухонный стол, взял жену за руку, вывел ее из дома в ночную тьму и молча усадил в «пирс».

— Этой ночью тебе нужна собственная кровать, — проворчал он, садясь рядом с ней. — Кроме того, я проехал так далеко не для того, чтобы теперь отступить.

Нет, подумала Клер, для Джона Себастьяна самое важное — никогда не отступать, чего бы это ни стоило.

Ее страхи тотчас же вернулись, и она прижала руки к животу.

Катастрофа произошла внезапно. Дождь продолжался, покрывая талый снег ледяной коркой. «Пирс» заколебался на вершине подъема, а потом покатился вниз, теряя управление.

Каждый мускул в теле Клер напрягся до предела. Она уперлась ногами в пол, уставясь в темноту. «Пирс» набирал скорость с вызывающей тошноту быстротой. Джон Себастьян бешено вращал в разные стороны бесполезное рулевое колесо.

Потом машину занесло.

— Джон! — завизжала Клер.

Это было последнее, что Себастьян слышал перед ударом.

* * *

Джону казалось, что кто-то изо всех сил колотит по его голове. Наконец боль заставила его очнуться в ледяном мраке. Его выбросило из машины в сугроб у дороги. Должно быть, он пролежал там некоторое время, так как светила луна и дождь прекратился. Джон сел в снегу и стиснул виски руками, но стук в голове не исчезал. Он с трудом поднялся. Все тело болело, но вроде бы ничего не было сломано.

«Мне повезло», — подумал Джон Себастьян.

Внезапно он вспомнил о Клер и с ужасом вгляделся в темноту.

Сначала Джон не мог ее найти. «Пирс» лежал на крыше, как мертвое животное, наполовину съехав с дороги. Он врезался в большое дерево и перевернулся. Багаж и покупки Клер рассыпались по дороге.