Немного поразмыслив, Наташка решила, что Светка слишком рьяно взялась возвращать мужа в семейное стойло. Все хорошо в меру. Светлана Константиновна с испугу вернулась к своему прежнему безрадостному образу жизни, но было уже поздно. Ревность Серова перешла все границы разумного. В своем желании отрезать Светку от явной аморальщины, а равно уберечь от всех мирских соблазнов, он разбил телефонный аппарат, лишил жену мобильника, а следом поставил на даче новую бронированную дверь и стал запирать бедняжку в спальне.

Светка, заслужившая в молодости звание мастера по горно-лыжному спорту, разом вспомнила все свои обиды, накопленные за годы брачного союза с Серовым. Основная их часть пришлась на последние месяцы. В общую копилку добавила и отдельные приятные моменты периода «разгуляя». После недолгого раздумья собрала кое-какие шмотки, разодрала на отдельные полосы пару – тройку комплектов нового дорогого постельного белья и, связав их воедино, обеспечила себе надежный спуск из окна второго этажа прямо в цветущие кусты курильского чая.

Полная свобода ждала ее на Большой Черемушкинской улице в старой двухкомнатной малогабаритной «хрущевке», не пропахшей пылью и запустением только потому, что в ней за небольшую ежемесячную плату регулярно убиралась Светкина соседка по лестничной клетке. Последние годы перед смертью мать Светланы окончательно потеряла интерес к событиям, происходящим за стенами ее маленького мирка, ограниченного двадцатью пятью метрами жилой площади. Светкины наезды с продуктами раз в месяц, а позднее – раз в неделю радовали женщину безмерно. Но каждый визит убеждал Светку в том, что мать почти ничего не ест. Одиночество – страшная разрушительная сила, однако все уговоры переехать к дочери за город Марией Сергеевной решительно отвергались.

После побега жены Владимир не дал согласия на добровольное расторжение брака, а обращение Светки в суд вызвало поток угроз. Это возымело эффект, обратный испугу. Светлана еще больше повысила планку самооценки. Хотя на наш с Наташкой взгляд сомнительное удовольствие радоваться тому, что тебя придушат, пристрелят (возможны варианты)… из-за великой и необузданной любви…

Решив не ждать милости от наземного транспорта, мы понеслись галопом к метро. Но опередить автобус, подло нагнавший нас на первой трети пути, не удалось. Затем мы успешно проехали станцию «Шаболовская». Сначала в одну сторону. За разговором о том, как замечательно ехать в подземке – никаких тебе светофоров, никаких пробок по такой жаре, никаких придурков за рулем, купивших права, опомнились на конечной. Поехали обратно. И снова миновали свою остановку. Теперь уже за разговором о том, что надо быть более внимательными, поскольку отсутствие светофоров, пробок на дороге и придурков за рулем слишком расслабляет. Бдительность вернулась только в трамвае. На это имелась объективная причина – из-за невыносимой жары и духоты с нетерпением ждали своей остановки.

У нужного нам подъезда Светкиной пятиэтажки под сенью разросшихся тополей тусовалось десятка полтора пенсионеров. Я невольно замедлила шаг. Наташка, расценив мою «отсталость» как нерешительность в преодолении живой преграды, рванула меня за руку и с напористостью ледокола уверенно рассекла толпу на две неравные части. Пенсионеры обрели новые темы для обсуждения:

– Родственники, наверное, – сочувственно произнес кто-то, в то время как большинство возмущенно удивлялось наглости и нахрапистости невесть откуда взявшихся нахалок, здесь все в одинаковом положении – стоят и терпеливо ждут, а не лезут вперед почти по головам.

Из подъезда несло вожделенной прохладой и чрезвычайным происшествием. О последнем возвестила ранее не замеченная нами унылая фигура милиционера, контролирующего пропускной режим.

– Куда? – лениво поинтересовался страж порядка. Казалось, ему просто не хочется двинуться с места.

– Туда! – уверенно кивнула головой в глубину подъезда Наташка и осеклась. – А может, и не туда…

– Явно не туда, – вскинулась я. – Нам нужна мастерская по ремонту электроприборов. А тут даже вывески нет.

С лестничной клетки донеслись голоса.

– Освободите проход! – рявкнул милиционер, и толпа, пополненная новыми любопытными, суетливо расступилась. Мы с Наташкой невольно оказались по разные стороны.

Под нервный гул присутствующих и шатание отдельных зрителей, решивших занять более выгодную позицию, вначале пронесли черный пластиковый мешок, в котором, как не трудно было догадаться, лежало чье-то тело. Толпа проводила его сдержанными охами и ахами. Кое-кто тихонько запричитал. При погрузке в подъехавшую прямо к подъезду машину с ношей особо не церемонились, поскольку телу было уже не до удобств. Затем из дверей подъезда вышли два человека в гражданском с непроницаемыми лицами и худенький, совсем мальчишка, милиционер, руку которого оттягивал солидный дипломат. За ними намеревался выйти еще кто-то, но я этого уже не увидела. Как и того, что подруга успела перебежать на мою сторону.

– Дуем отсюда… – сквозь зубы, но довольно громко процедила Наташка прямо мне в ухо, и я инстинктивно дернулась, боднув головой пожилого мужчину, решившего подслушать «последние новости» от Натальи. Челюсть мужичка смачно клацнула и выпала на асфальт, прямо под ноги невольно запнувшимся солидным господам. Непроницаемость быстро покинула их лица, сменившись искренним интересом. Беззубый пострадавший попытался нагнуться и вернуть потерю, но толпа лишила его этой возможности. Она загудела и сдвинулась вперед, взбудораженная чьим-то предположением: «В мешке дырка, мертвое тело зубы потеряло!» Тут же раздалось замечание: «А нечего было рот разевать! Вот подвязали бы человеку челюсть, как положено…» Кто-то, находившийся рядом с нами, с сарказмом повторял отдельные части услышанного, самим тоном подвергая его резкой критике. И вдруг, перекрывая гомон, крикнул: «Да в мешке не человек, а труп!» Послышавшиеся было смешки разом смолкли.

– Граждане, немедленно расступитесь! – раздался звонкий голос молодого сотрудника милиции, пытавшегося дипломатом пробить дорогу к проезжей части.

– Что ж ты стоишь, олух царя небесного! – завизжала какая-то женщина. – Челюсть же затопчут! Пустите меня! – Активно работая локтями, она медленно, но верно, отвоевывала у толпы сантиметры. – Отойдите, ироды! Ты, с чемоданом, пни мне сюда зубы, только аккуратненько… Да не толкайся, зар-раза!.. Спасибо, сынок. Кузьмич, хватай свои жевалки!

Вывалившись из центра заварушки, пожилая пара с облегчением вздохнула, и женщина пожаловалась Наташке:

– Это ж только считается, что пенсионерам зубы бесплатно делают. Сколько я в поликлинику банок варенья да соленых огурцов перетаскала!.. – И, оглянувшись на перекосившегося, отплевывающегося Кузьмича, ахнула: – Батюшки! Да ты никак челюсть надел? Это с земли-то? Вот старый дурак!

Наташка криво улыбнулась, вежливо демонстрируя полное согласие с мнением женщины, и, торопливо попрощавшись, потянула меня за собой к трамвайной остановке.

– Надо же! Серов все-таки сдержал свое обещание – угробил Светку, – бормотала она на ходу, двигаясь настолько прямолинейно, что сметала на ходу встречных прохожих. – Как удачно мы избежали момента убийства! Или неудачно?… Ир, ну что ты не смотришь себе под ноги? Всю пятку мне ободрала! Блин! – Наташка схватилась за меня, изогнулась, задрала правую ногу и носовым платком попыталась стряхнуть с пятки пыль. Ей это плохо удалось. – Едва ли Серов пошел бы на это сам. Наверняка нанял киллера и в момент убийства обеспечивал себе шумное алиби. Сейчас отсидимся где-нибудь, не важно где. Лишь бы кондиционер был. А позднее вернемся и зайдем к Светкиной соседке. Потом сразу в милицию. Ой, как подумаю… В голове не укладывается, что Светки больше нет.