разбегутся, а эта морда в самом конце книги, когда о ней уже все забыли, вдруг вылезет откуда-нибудь из Милана и все расскажет. Представляешь? Хорошо быть последним свидетелем. Его все ищут, а он лимонад пьет. А есть еще писатели, которые держат рядом с ценностями разных кусачих животных, Конан Дойля возьми… Хорошо бы еще пожар устроить…

– Только не пожар! – тут я возмутился. – Ты что? Пожар не надо! И папу жалко, да и где мы жить будем, если дом сгорит?

– Ну ладно, – неохотно согласился Витька, – пожара не будет, но змей будем искать. Капканы будем ставить. И вообще, все должно быть по правилам. А то я себя чувствую дураком каким-то. А теперь пошли за лестницей…

Я написал «пошли за лестницей»? В том-то и дело, что, пока мы «шли за лестницей», Витька несколько дней запугивал папу. Как это он делал? Примитивно. Выберет подходящее время, когда у папы хорошее настроение, и ляпнет что-нибудь типа: «Сейчас такое время… Вот вчера писали в газете, как один держал свои сбережения в хлебнице, а его взяли и обокрали…», или «Вчера ночью какой-то странный шорох был, словно кто-то лез через забор…», или «Неплохо бы нам поставить сигнализацию, а то оставляем дом под примитивным замком, того и гляди ограбят». Или: «Какие-то странные прохожие пошли. С какими-то физиономиями. Раньше такие не ходили. В черных очках, с татуировками… Через ворота во двор взгляды бросают. Может, им чего нужно? Может, им наши деньги покоя не дают?»

И папа насторожился. Перестал хихикать над глупыми Витькиными предположениями. Стал дергаться от каждого шороха. И впервые с начала лета вчера перед сном проверил шпингалеты на окнах. И сам стал замечать странных прохожих и всякие шорохи по ночам. Теперь подойдешь к нему сзади что-нибудь спросить, а он вздрагивает, как покусанная пчелами лошадь. Вот как сказалось на отце пошлое целенаправленное Витькино воздействие.

А потом мы с Витькой таскали лестницу… Конечно, чтоб подложить наше письмо нам же в почтовый ящик, можно было запросто спуститься ночью по яблоне, но Витька заартачился. Он сказал, что если по яблоне, то он будет чувствовать себя дураком, а если по лестнице, то не будет, так как почти во всех книгах применялись лестницы. И что пусть я ему, Витьке, еще спасибо скажу, что он выбрал книгу, где деревянная лестница фигурирует, а то нам пришлось бы рвать простыни, как Монте Кристо, и вязать веревочную лестницу. Представляете? Хотя это, кажется, был не Монте Кристо…

Тогда я сказал:

– Давай выйдем через дверь, а представим, что по лестнице.

– Я тебе не лунатик представлять, – вспылил Витька. – Понарошку приключения не делаются. Героев понарошку не бывает. Забудь свои детсадовские замашки! Лучше бери тетрадь и записывай! Привыкай к шкуре доктора Ватсона.

Так, по Витькиному приказу, я и стал писателем, ну и чтоб люди знали, где будут лежать деньги, если мы их все-таки украдем.

И мы пошли за лестницей. Мы ее, тяжелую, вытащили из сарая и прислонили прямо к нашему окну, чтоб ночью удобно было спускаться.

– Теперь ты видишь, как это принципиально – лестница?! – подпрыгивал от возбуждения Витька и радостно потирал руки.

Но не успели мы отойти подальше, как появился папа. Он теперь был подозрительным, после Витькиной обработки.

– Откуда здесь лестница? – папа повел носом по сторонам. – Странно… Не место ей здесь. – И утащил лестницу в сарай.

– Тьфу! – разозлился Витька.

Дождавшись, когда папа перестанет подозрительно оглядываться и уйдет по своим делам, мы опять притащили лестницу под окно. Шесть раз таскали, довели папу до мании преследования, но он нас «перетаскал».

– Что будем делать? – спросил я, вытаскивая занозы из ладони.

– Пойдем через дверь, а представим, будто по лестнице, – согласился с моим старым предложением Витька. – Вот они, превратности грабителя, не знаешь, где повстречаешь…

Потом настала ночь. Мы с Витькой договорились, как будем действовать: он от двери обойдет дом справа, а я обойду слева. Пароль мы выбрали проще некуда: я – одно короткое кошачье мяуканье и одно длинное, а Витька – наоборот. Правда чушь? Вот и я вначале так думал, а оказалось, что значительно хуже.

Сначала по бетонной дорожке ползти было хорошо. Только локтям больно. Но потом дорожка закончилась, и, свернув за угол дома, я попал в малиновые заросли. Где-то в их глубине Петр-радиотехник шептал Марии о Фарадее: у них как раз свидание было. Но больше всего мне не нравилось то, что у нас на террасе папа и дядя Витя пили пиво и обсуждали всякие важности.

Желтый свет освещал верхушки малиновых кустов. Я полз, стараясь аккуратно протискиваться между колючих веток малины и ориентируясь на голос Петра. Но голос вдруг исчез, я зашебуршился и неожиданно наткнулся на спасительный штакетник. А наверху папа объяснял дяде Вите, какой странный шорох он вчера ночью слышал у себя под дверью и какие подозрительные прохожие стали ходить мимо дома в последнее время, того и гляди ограбят, обворуют… А дядя Витя, человек, не обремененный идиотскими Витькиными предрассудками, успокаивал папу, объясняя, что шорохи – от кошек, а прохожие всегда были такими. Короче, я перемещался вдоль штакетника, перебирая узкие доски. И знаете, каков закон подлости? С Ватсоном ни фига подобного не случалось… Чтобы вот так, перебирая доски забора, вдруг взять да и наткнуться на черенок лопаты в носке. Представляете? У меня прямо одно мозговое полушарие за другое зацепилось. И вдруг наверху ка-а-ак шваркнет, словно комара убили на лысине.

– Маша?! – слышу обиженный голос Петра.

Я страшно удивился: при чем тут Маша?! А наверху – бамсь! лясь! трах! И голос Переваловой:

– Мы еще не настолько знакомы, чтобы там прикасаться!

И опять – шварк! И тут меня осенило. Бывают же такие вспышки, рождающие озарение?! Получается, что Машка с Петром целовались. И Перевалова возьми да и поставь ногу на поперечину между досок для удобства. А я в темноте, как дурак, в конечность-то ее и вцепился! И теперь Машка думает, что это радиотехник впился в ее ногу, и шваркает его по растерянной физиономии.

– Негодяй! Бабник!

Я ногу отпустил и говорю:

– Извините! Я думал – лопата…

И быстро-быстро пополз прочь, только зашуршало вокруг. Думаю: еще поймают, по шее накостыляют. Не знаю, что подумала Машка, но только кричать перестала.

А тут еще папа и дядя Витя на шум к краю террасы подошли.

– Вот, – говорит папа, – слышал? Опять подозрительный шум.

– Який там шум? – ухмыляется дядя Витя. – Кошки!

И тут, совсем уж некстати, Витька у ворот пароль подает – мяукает, дурак. И главное, убедительно, словно мартовский Мурзик в отчаянии от неразделенной любви…

Ну, тут дядя Витя долго думать не стал. Поднял обломок кирпича да как швырнет в Витькину сторону. Грохот был страшный, словно от ворот доски поотлетали. Витька не домяукал пароль – заткнулся.

Когда я приполз, перепуганный Витька сидел у самой дороги в пыли и за башку свою держался. Ну, я ему все объяснил.

Витька дыханье перевел и говорит:

– Везет тебе, Макс! У тебя приключение, а мне чуть голову насквозь не пробили.

Положили мы письмо в почтовый ящик, вытащили из сарая лестницу и по ней вернулись домой. А потом Витька улику, то есть лестницу, решил убрать. По ней всякий мог бы понять, что мы ночью выходили из дома. Ну и убрал. Оттолкнул ногой, а та возьми да и брякнись посередине двора на банки для консервирования. Так загремело… Мы окно захлопнули – и по кроватям…

Слышим, во дворе папа на чем свет стоит ругается. Его понять можно – такой ущерб хозяйству.

– И как эта дрянь здесь оказалась, когда я ее, точно помню, в сарай убирал?! – кипятился папа. – Раз десять!

– Жалко банок. Останемся без варенья, – говорю я.

– Без ущерба – это не приключение,