Мы отправились домой. Джордж — чтобы сожрать огромное количество… нет, не бекона, а тушеного кролика и прохрапеть всю ночь, я — чтобы читать душераздирающую поэму Колриджа… «Огоньки гробовых свечей пляшут по ночам…» Читать и гадать, уж не написал ли он эту строчку в опиумном трансе.

И совсем забыла о незнакомце.

При второй встрече я так и не узнала, кто он. Я была, как и тогда, закутана в черное, но на этот раз накинула еще и густую вуаль. Как и тогда, я вышла из книжной лавки Хукема. Он стоял на крыльце с открытым зонтиком в руках: с серого неба моросил мелкий унылый дождь.

Я остановилась как вкопанная. Очень хотелось спросить, что он тут делает и к чему столь сияющая улыбка, но с губ само собой сорвалось:

— Где это вы так загорели? За последние два дня солнце ни разу не выглянуло.

Улыбка чуть затуманилась, но все же не исчезла до конца, затаившись где-то в уголках губ и ожидая подходящего момента, чтобы превратиться в смех. Я видела, знала это.

— На этот раз вы по крайней мере смотрите мне в лицо, что наотрез отказались сделать в тот день, когда мы встретились в парке. Видите ли, в моих жилах течет испанская кровь, ненавистная моему отцу. Но так уж получилось, что он влюбился в мою мать, Изабеллу Марию, и на свет появился я. Интересно, что сказал бы отец о таком сыне, совершенно не похожем на обычных белокожих розовощеких англичан, будь он жив?

— Что же, это все объясняет. Доброго вам дня, — кивнула я и попыталась удалиться. Но не особенно удивилась, когда дождь вдруг полил как из дырявого ведра. Англия, ничего не попишешь! Только вот я не сразу поняла, что он идет следом и держит зонтик над моей головой.

Я обернулась:

— Спасибо, что не дали промокнуть. Кстати, что вы здесь делаете?

— Увидел с улицы, как вы покупаете книгу. Такая ужасная погода, а у вас даже зонтика нет. Я решил защитить вас от разгула стихии, проводить туда, куда вы спешите, и тем самым заслужить вашу вечную благодарность.

— Прошу прощения, — перебила я, — разгул стихии? Вы в своем уме? Ведь это Англия!

Тут он откинул голову и рассмеялся. Так прямо и рассмеялся над моими словами Я честно пыталась нахмуриться и окинуть его строгим взглядом. Он шагнул ко мне, но я ничуть не встревожилась: кругом было полно людей, спешивших по своим делам.

— Куда проводить вас, мисс?..

Я пошла быстрее. Он легко коснулся моей ладони. Я оцепенела и не шевелясь ждала, что он предпримет.

— Прекрасно, — медленно протянул он, не сводя с меня взгляда.

Я почему-то поняла, что он жаждет откинуть вуаль и посмотреть мне прямо в глаза. Но, разумеется, этому не бывать. Подобная вольность недопустима.

— Я надеялся, — продолжал он, — что Джордж вправе считаться достойным компаньоном и как старый знакомый замолвит за меня словечко еще во время нашей первой встречи. Но он не сделал ничего подобного, а сейчас, к моему величайшему сожалению, его вообще тут нет. Видимо, придется мне найти человека, который и познакомит нас как полагается, с соблюдением всех церемоний. Очевидно, вы строго следуете правилам этикета. Не видите, случайно, среди прохожих того, кто мог бы на секунду остановиться и представить вам меня?

Я едва удерживалась от смеха. Но разве можно веселиться сейчас? Нет, нужно взять себя в руки. Дедушка всего месяц как лежит в могиле! Никакого смеха!

Я уставилась на безупречно повязанный галстук и заставила себя поднять глаза. Упрямый подбородок разделен глубокой ямочкой, а зубы по-прежнему сверкают в улыбке. И только потому, что ливень становился все сильнее, я не ушла от него, хотя ни чуточки не доверяла этой ослепительной улыбке. Просто не настолько я глупа, чтобы промокнуть.

— Чего вы хотите?

— Хочу знать, кто вы, чтобы представиться вашим родителям, родственникам и всем домашним животным и заверить их, что я не какой-нибудь беззаботный повеса, одержимый желанием навеки погубить их прекрасную дочь и сестру. Хочу повести вас съесть мороженое к Гантерсу. Хочу отправиться с вами на прогулку верхом. Хочу снова заставить вас смеяться.

Столько желаний — и все невыполнимые…

— У меня только один брат, вернее, кузен, и он в Париже. Он пустил бы вам пулю в лоб, если бы увидел, как вы мне докучаете.

Улыбка сползла с его лица.

— Под словом «докучаете» вы подразумеваете мою героическую попытку спасти от воды вас и ваши хорошенькие туфельки?

— Ну… не совсем…

— Это только начало. Вижу, вы в трауре, глубоком трауре. Означает ли это, что каждый, кого вы встречаете на своем пути, должен строить подобающую случаю сочувственную мину, стоять с вытянутой физиономией и держать наготове платок?

Какой он мускулистый, широкоплечий! Совсем как Питер! Я распознала прекрасно тренированное тело даже под элегантным костюмом для верховой езды, состоящим из облегающих лосин, белой рубашки с жабо и куртки, в которую не мог бы без посторонней помощи втиснуться ни один мужчина. Наряд дополняли ослепительно блестящие сапоги до колен. Ничего не скажешь, видный джентльмен, как говаривал дедушка.

— Мне не нужен ваш платок. Что же касается вытянутой физиономии, у вас ничего не получится. Ваш рот растянут в перманентной ухмылке.

— Спасибо.

— Это не комплимент, просто нечаянно слетело с языка.

— Знаю.

— Поверьте, я занимаюсь своими делами, не жалуюсь, не прошу участия, не хлюпаю носом, а вы тут появляетесь, как…

— Только не как чертик из табакерки, умоляю!

— Прекрасно. Появляетесь, как безумный дядюшка Альберт, которого мы держим взаперти на чердаке, но он время от времени подкупает сиделку и сбегает.

Он рассмеялся. Ничего не скажешь, чудесный смех — искренний, веселый и раскатистый. По правде говоря, давненько я не слыхивала такого. С той самой поры, как он заговорил со мной в парке. Может, находит меня забавной? Не хотелось бы! Ах, слишком долго в моей жизни не было ничего веселого! Бросив первую горсть земли на могилу деда, я решила, что двадцать один год улыбок и смеха — это более чем достаточно для одного человеческого существа. Более чем достаточно. Дедушка вошел в мою жизнь с той поры, как мне исполнилось десять лет. Когда умерла моя мать, покинул страну отец и Питер уехал в Итон. Дед любил смеяться.

К моему полнейшему конфузу, слезы хлынули из глаз и покатились по щекам.

— Простите меня, — вздохнул мужчина. — Мне искренне жаль. Кого вы потеряли?

— Деда.

— Я лишился своего пять лет назад. Но если быть честным, больше всего мне недостает бабушки. Она любила меня больше, чем ирландские закаты, и твердила об этом с утра до вечера. Видите ли, бабка была родом из Галуэя, где, по ее словам, самые прекрасные в мире закаты. Но когда она полюбила деда, то с радостью распрощалась с закатами, вышла за него и приехала в Англию. В жизни не слышал, чтобы она упоминала об йоркширских закатах.