Чуть в стороне стояла она. Как ни странно, тоже одна. Митя даже зажмурился и снова распахнул глаза, не веря.

И сделал шаг.

– Кажется, у вас тоже нет пары? – промямлил он.

Она кивнула и сама – сама! – взяла его за руки.

Ее ладошки были совсем маленькими, узкими и горячими, словно она только что выпрыгнула из печки. Митька и хотел бы не краснеть, но чувствовал, как румянец заливает лицо. И немудрено, ведь раньше он ходил за руку только с Леной. Смешно сказать, парню без года два десятка, а он перед девчонками робеет, словно подросток!

Дальше он бесконечно ошибался – никак не мог сосредоточиться. Запах ее духов – пронзительно-свежий, с цитрусовыми нотками, лез в ноздри и задевал что-то внутри – звенящее, щекочущее.

Каждая ошибка казалась катастрофой, и он снова и снова извинялся, чувствуя себя абсолютным бревном. Пока она наконец не сказала:

– Расслабься. И не опускай голову, смотри на меня. Не хочешь смотреть в глаза, гляди на ухо, но только не вниз. Это кодекс поведения в танце: партнер всегда должен смотреть на свою партнершу.

Митька кивнул и голову поднял, отыскав взглядом ее глаза, оказавшиеся насыщенного льдисто-голубого цвета. Раньше такой он видел только у лаек хаски – неземной взгляд, словно из-под толщи замерзшей воды.

Она ободряюще улыбнулась ему, но глаза отвела, уставившись куда-то в пространство за его правым ухом.

Танцевать с ней было сплошным удовольствием. Она послушно скользила в его руках, изгибалась, ловила каждое его движение.

Митька ругал себя, что не пошел танцевать раньше, тогда сейчас он был бы уже профи – достойным такой партнерши.

«Но тогда бы ты вряд ли был в начинающей группе, а значит, ее бы не встретил», – подсказал внутренний голос, и Митя, соглашаясь, вздохнул. Везде есть свои плюсы и свои минусы, стоит только поискать.

Занятие закончилось. Каждый из присутствовавших сегодня подошел к Кириллу отметиться и внести деньги за занятие. Кто-то сразу покупал абонемент.

Митька подошел одним из последних – у него был подарочный купон на восемь занятий, о чем он и доложил.

Уходить не хотелось – она крутила пируэты в дальнем конце зала и, кажется, заканчивать не собиралась. Он потоптался немного у подоконника, делая вид, будто ищет что-то в своем рюкзаке, а на самом деле наблюдая за ней. Наконец, когда дольше тянуть было неприлично, Митя медленно поплелся к выходу. За ним шла преподавательница Катя.

– Жень, ты остаешься? – кинула она в сторону на ходу.

– Да, позанимаюсь еще часик. – Незнакомка по имени Женя остановилась на полпируэта, смахнула челку со лба.

– О'кей. Ключи тогда охране внизу отдай. – Катя обогнала Митьку и скрылась в женской раздевалке.

Сегодня все было не слава богу. Сперва опоздала на первый урок, затем попала под дождь – и это в декабре! – после недоразмялась на тренировке и в итоге категорически не нравилась себе.

В зеркале во всю стену отражалась какая-то деревянная кукла, а никак не звезда танцпола, которой всегда хотелось быть. Конечно, на фоне остальной группы она смотрелась потрясающе, но было бы странно, случись иначе, – у них второе занятие, а у нее за плечами год усиленных, практически ежедневных тренировок.

Сегодня Катина идея уже не казалась Жене такой замечательной. Шутка ли – отыскать среди новичков единственного, кто станет жить танцами, и воспитать из него себе партнера с большой буквы – такого, каким был Стас. Да девяносто процентов из них хорошо если закончат первую ступень и отсеются, а через год-полтора забудут вовсе, что когда-то хотели танцевать.

Возможно, это и правильно: худо-бедно освоил с десяток фигур, и вперед – покорять дискотеки. Но Жене никогда не было это интересно, вернее, дискотеки – это хорошо, но не как цель, а как средство. Она метила выше, хотела стать профессиональным танцором, видела себя на танцевальных конкурсах в Америке или Европе.

Прабабушка говорила про нее:

– Либо все, либо ничего.

Женя возражала:

– А что, по-моему, в этом ничего плохого нет, человек должен иметь мечту, и чем несбыточнее, тем лучше, чтобы всегда было к чему стремиться.

– Ты идеалистка, Евгения, – усмехалась прабабушка.

Вообще-то Женя не считала свою мечту несбыточной, особенно пока рядом был Стас. Они легко получили класс «D», вовсю готовились к очередному конкурсу, итогом которого мог стать класс «С»[1], но за день до него Стас пришел и заявил, что уходит – и из танцев, и от нее, от Жени, – мол, встретил девушку своей мечты, и все остальное ему теперь по барабану.

– Что ж, поздравляю, – спокойно произнесла Женя. Даже руку ему пожала на прощание.

Но кто бы знал, как тяжело ей далось это спокойствие!

Всю ночь Женя проплакала в подушку и полгода не появлялась в зале, всеми силами стараясь вырвать из тела желание танцевать. Обстоятельства этому способствовали: началась учеба – шутка ли, одиннадцатый класс плюс подготовительные курсы в институт, ни много ни мало в МГУ, на философский факультет. Вкалывать приходилось по полной программе.

А в начале декабря позвонила Катя – старая приятельница по танцевальной студии – и озвучила свое предложение. Несмотря на всю его абсурдность, Женя согласилась.

«Схватилась за соломинку», – думала она, шагая от станции «Таганская» по Гончарной улице в сторону дома. Дорога от метро всегда отнимала двадцать минут драгоценного времени. Вроде живет в центре, а от метро далеко.

Женя жила в сталинской высотке на Котельнической набережной – в той самой, одной из семи, – донельзя пафосной и элитной. Квартиру на двадцатом этаже в свое время получил прадедушка – прабабушкин муж (Женя называла ее просто бабушкой, приставку «пра» они по молчаливому согласию всегда опускали) – академик. С тех пор семья в ней и жила.

Впрочем, семья была маленькой, не в пример квартире, всего трое: Женя, бабушка и кот Прохор. Женина мама давным-давно укатила в Испанию, вышла там замуж и дочь к себе забирать не собиралась – муж был против. Поэтому Женя ездила к маме только на каникулах – на пару недель.