Вот и сейчас он налетел на какого-то толстого дяденьку, который выглядел весьма стильно. Совсем как работорговец в каком-нибудь старинном фильме: рубашка с короткими рукавами и шорты цвета хаки, все это в каких-то дурацких ремешках, отдаленно напоминающих военную портупею, в придачу высокие носки и сандалии. А на голове – пробковый шлем. В дополнение ко всему «работорговец» старался «пережевать» из одного угла рта в другой толстую сигару. Наверное, он начал разучивать это упражнение не так давно, потому что морщился, как будто терпел боль, и смотрел двумя глазами на кончик сигары. Лучше бы смотрел одним! Если даже самый умный человек попытается посмотреть двумя глазами на кончик носа, то будет выглядеть полным идиотом. Наверное, дяденька не знал этого простого правила. И выглядел, как положено в таких случаях.

Это все Ларик успел заметить до того, как к «работорговцу» приблизился Петич, который смотрел в другую сторону. И, конечно же, произошло столкновение, от которого пробковый шлем чудом удержался на голове «работорговца». А сигара, находящаяся как раз на середине пути справа налево, вылетела изо рта.

Выпучив глаза, толстяк заплясал на месте, хлопая себя по животу руками: ведь горящая сигара упала ему прямехонько под рубашку. Возглас, который он издал при этом, заставил окружающих шарахнуться в разные стороны.

Петич присел от неожиданности. Ларик подбежал к другу, испугавшись, что толстяк сейчас набросится на него с кулаками. Но тот продолжал кружиться на месте, словно в танце: видно, сигара никак не гасла. Ларику даже показалось, что он видит дымок, вылетающий между пуговицами рубашки при каждом хлопке.

А вот Ленчик не растерялся. Мгновенно поняв, что произошло, и даже успев кивнуть Миле, будто извиняясь, он в один прыжок оказался рядом с толстяком. И быстрым рывком выдернул его рубашку из-под ремня. Сигара сразу же упала на пол.

Толстяк оттопырил рубашку, переводя дыхание. Он быстро пришел в себя и уже совсем не выглядел таким смешным. Внимательно вглядевшись в Ленчика, он пожал ему руку и сказал:

– Спасибо. Поразительная реакция.

Ленчик слегка улыбнулся:

– Ну что вы. Не стоит благодарности. Наоборот, я должен извиниться, что так набросился на вас.

Толстяк еще более пристально посмотрел на своего спасителя.

– Позвоните мне, – сказал он. – Буду рад встретиться. У меня есть хорошее предложение.

Быстро и незаметно для окружающих чиркнув что-то на визитке, он протянул ее Ленчику. А потом заправил рубашку в шорты, взял чемодан и двинулся сквозь толпу. Окружающие смотрели на него, улыбаясь.

– Подождите! – вскричал Петич. – Я-то точно должен извиниться! Ведь это я толкнул вас.

– Ничего, мальчик. Ничего, – обернувшись, кивнул толстяк. – Но надо учиться в самых разных ситуациях принимать мгновенные решения. Хороший урок преподал нам молодой человек.

И он скрылся в толпе.

Ларик с Петичем переглянулсь. Что и говорить, они были поражены происшедшим. Петич не удержался и шепнул Ларику на ухо:

– Ну что я говорил! Ленчик – класс!

Ларик был с ним полностью согласен. Он даже не стал напоминать другу, как тот всего пять минут назад был недоволен присмотром за собой. Какой там присмотр! Пожить рядом с таким человеком, как Ленчик, – одно удовольствие! Прав толстяк: надо учиться принимать быстрые решения.

– Катер ждет, – напомнила о своем существовании Мила.

Катер! Значит, они сразу же поплывут к другому острову? Даже Петич растерялся от радости. Конечно, он знал, что их здесь ждет, но только в общих чертах.

– Прямо к нашей хижине? – спросил он.

– Прямо к хижине, – улыбнулась Мила. – Жилище Робинзона ждет вас. Считайте, что вы потерпели кораблекрушение.

Ларик слегка поморщился. Еще в Москве, читая проспект туристической фирмы, которая организовывала отдых на Мальдивах, Ларик удивился глупым рекламным фразочкам. Конечно, насчет Робинзона Крузо ничего не скажешь – завлекательно. И насчет его хижины, в которой придется жить туристам. Но неужели кто-то может согласиться с дурацкими словами о том, что «все близкие и друзья, плывшие с вами на корабле, погибли, но это лишь обостряет ваше чувство жизни – особенно в условиях дикой природы»?

Ларик даже не хотел размышлять о глупости этих слов. Он вспомнил, как в детстве они куда-то шли с папой зимой, а на автобусной остановке стояли люди. И вдруг крайняя женщина поскользнулась, толкнув при этом соседку. Та упала. И за ней стали падать чуть ли не все стоявшие на остановке. Правда, ничего опасного в таком падении не было – наоборот, раздался такой дружный общий хохот, что могло показаться, будто это дети барахтаются на ледянке. Конечно же, и Ларик засмеялся.

– Нельзя радоваться, когда кому-то плохо, – сказал папа.

– Но они же сами смеются!

– Им можно, – тоже улыбнулся, не удержавшись, папа. – Над собой даже полезно иногда смеяться. Но вот если чужое горе вызывает радость – это атавизм.

– Сейчас мама сказала бы, что ты говоришь со мной непонятным языком, – подсказал Ларик.

– Ах, да! – спохватился папа. – Атавизм – это те качества, которые у нас остались от животных.

Ларик понял, конечно. Не так все это сложно. Например, атавизм – зевнуть с громким звуком «а-о-у!», как это делает его пес Остап, или почесать ногой за ухом.

И вот эти фразы в рекламном буклете Ларик считал атавизмом. Наверное, только какая-нибудь человекоподобная обезьяна в каменном веке могла радоваться, если после кораблекрушения оставалась в живых одна.

Но, конечно же, Ларик никаких замечаний по поводу рекламного буклета Миле не высказал. Во-первых, это было неприлично. Во-вторых, Мила была такой милой, что никакой в мире язык не повернулся бы сказать ей что-нибудь неприятное.

Вода у берега была мелкой. В океан уходили легкие дощатые причалы, возле которых вразнобой покачивались на тихих волнах лодки и катеры. Мила показала рукой на самый край причала:

– «Эспаньола» ждет вас, господа!

«Все-таки много глупостей заготовлено для туристов в этой фирме», – подумал Ларик.

Он был уверен, что и эту фразу Миле надо было сказать по условиям своей работы. Хорошо, хоть додумались в фирме говорить про «Эспаньолу», а не про «Титаник»!

Широкий катерок покачивался у причала. За штурвалом сидел белозубый мальдивец, до того смуглый, что вполне мог сойти за негра. Как только пассажиры уселись на узкие скамеечки, мальдивец ослепительно улыбнулся, и, словно от его улыбки, сразу же тихонько заурчал мотор.

Только Ларик и мальдивец были без солнцезащитных очков. Мальдивец-то ладно – привык. А Ларик специально не надел их. Он не мог себе представить, что на все это богатство красок – пусть даже слишком ярких, до слез в глазах – можно смотреть через темные стекла. Синее небо, бирюзовое море и зеленая вода у самого борта катера – достаточно было окинуть все это быстрым взглядом, чтобы закружилась голова.