Местом встречи послужил сад моей тетушки Сары, приманкой — чашка чаю. Таким образом, я не ослушалась отца и не отреклась от своего замысла. Тетушка отказалась оставить нас наедине, и не потому, что мое поведение внушало ей тревогу, просто она боялась пересудов.

«С соседей станется вообразить то, чего нет, и ты прослывешь распутницей».

В ночь перед этой встречей мне приснилась девочка; она летела, и свет играл на ней всеми цветами спектра. Она парила на спине орла, он нес ее плавно, неспешно. Какое-то дуновение, непрерывное, легкое и бесконечное, влекло ее к земле волшебной силой.

Потом, много часов спустя, мне приснился поводырь, покрытый чешуей; он вел за собой девушку, ослепшую от солнечных лучей. Невысоко над ними порхал мальчик-паж с компасом в руке.

А потом я услышала женский голос, сказавший мне:

«Я чувствую себя преисполненной мудрости, богатства и здоровья».

V

В то время, перед твоим рождением, я гуляла по ночам, одеваясь в платья, которые нашла среди старого хлама на чердаке. Я бродила по портовым переулкам в поисках осуществления моего замысла и однажды столкнулась с Шевалье, у которого была в жизни одна дорога — от плахи до виселицы.

Он подошел ко мне, улыбаясь:

«Ты ищешь с фонарем человека?»

Никакого фонаря у меня с собой не было, и вопрос этот озадачил меня. Но ответила я, как Диоген, чистую правду: да, сказала я ему, я ищу человека.

Шевалье от души расхохотался:

«Так ты тоже ищешь человека, бедная крошка!»

Никто никогда не называл меня этим словом, так мало мне подходившим. Мне захотелось сбить с него спесь и показать, кто из нас «крошка».

«Не гневайтесь, ваша милость, на проблески тлена во мне».

Он изъяснялся столь странным манером, что показался мне ярым поборником парадокса. Сполохи безумия, озарявшие его, были ярче света разума.

«Я — утешитель безутешных».

Он громогласно морочил голову и наставлял таким зычным голосом, словно действительно был, как говорил сам, заступником и странноприимцем для всех несчастных. Но его собственные несчастья никто не мог принять на себя и уж тем паче остановить их поток. Как много лет мы провели плечом к плечу, как много накопили воспоминаний и горьких сожалений!

На самом деле Шевалье был не только утешителем — милосердие свое он расточал, являясь живым нерушимым пристанищем для гонимых. Его химеры рождались из нелепейших прихотей. Нерасчетливость его меня поражала: он изъяснялся, словно спотыкаясь, чуждый точным, простым и емким фразам, которые всегда вызывали мое восхищение.

«Я — мотылек, летящий на свет, но порой бываю оводом с ядовитым жалом».

Мы тогда простились друг с другом на рассвете. Позже, когда я уже засыпала, он кинул камешек в мое окно:

«Спускайся и залезай со мной в бочку!»

VI

С обнаженной нежностью обращалась я порою к камням, а иной раз вопрошала их обо всем божественном и земном. От твоего рождения отделял меня лишь один короткий рывок — зачатие. Но, при всей моей страсти к точности, как непроницаема я была для тех, кто слушал меня! Речь моя невольно становилась витиеватой, когда я изо всех сил старалась донести до собеседника свою мысль и все равно в конечном счете оставалась непонятой.

Тетушка моя так волновалась, когда настал час свидания с Никола Тревизаном в ее саду! Она ни за что не хотела оставить меня с ним наедине и пренебречь указаниями отца. Моя решимость опечалила ее, но моя непреклонность ее сломила.

Вера вела меня прямиком к истине. Следуя по пути убежденности, не ведаешь отклонений, равно как и блужданий в прихотливом лабиринте воображения.

Никола нечего было сказать мне сверх того, что он уже изложил в своих письмах. На словах он повторил то же самое: он влюблен. От этих слов во мне окрепла уверенность в том, что нет на свете случайностей и совпадений, ибо все предопределено и разумно. Не в моей и не в его власти было изменить непоколебимую волю судьбы.

Пристально глядя на Никола, я предупредила его, как мне ненавистно все, что опутано щупальцами греха. Он воззрился на меня, ошеломленный, и лицо его утратило печать величия, достоинства и красоты.

И тогда я воспользовалась случаем, чтобы сочетать несочетаемое. Я попыталась разрешить возникшее недоразумение, хотя у меня не было ничего общего с его жизнью и еще меньше — с его манерами. Но благодаря Никола мое тело, в мудрости своей, могло дать завязь и семя, необходимые для твоего рождения.

«У меня сейчас самое благоприятное время. Десять дней назад закончились месячные. А мой менструальный цикл отличается регулярностью».

На короткое время, после того как я познакомила его в общих чертах со своим планом, на меня снизошел такой покой, такое благостное и безмятежное состояние духа!

VII

С Никола Тревизаном я предприняла первую неудавшуюся попытку стать матерью.

Моя сестра Лулу в свое время оставила в нашей округе дурную память о себе и скверную молву. Она прожигала жизнь на панели города Нью-Йорка, забыв о том, что одно из ее сумасбродств нежданно-негаданно закончилось рождением ребенка. Некая распутница по имени Отеро приняла ее в свой сонм ночных бабочек. В их компании сестра проводила вечера в популярных ресторанах и на подмостках, популярностью, напротив, не пользующихся. У мадемуазель Отеро, в прошлом танцовщицы, было преимущество в четверть века, и она, в силу этого преимущества, забирала половину ее заработков. Как ужасала меня мысль о том, что меня сравнивают с нею! Моя сестра была отвратительным созданием, распираемым похотью!

Я сочла разумным и уместным подробно описать Никола Тревизану мое анатомическое устройство, состояние детородных органов и функции эндокринной системы. С каким удивлением уставился он на меня! Наверное, он подумал о моей сестре, но то говорили мои инстинкты, а не сестрины, пауком, ткавшим эту паутину, была моя собственная натура.

Лулу, избегая солнечного сияния, жила впотьмах, точно северная роза. Повесть о ее беременностях, скитаниях и роковых ошибках росла, словно снежный ком, передаваясь из уст в уста. Как пристал ей мрак, ей, осознанно отринувшей совершенство! И поэтому я спокойно и ясно изложила свой замысел Никола:

«Я хочу, чтобы соединилась наша плоть, но без наслаждения, без вожделения, без страсти».

Впервые я сформулировала вслух первый пункт моего плана. Его молчанием я воспользовалась для славословия тебе. Как не похожа будешь ты на все прочие существа, кишащие на поверхности земли! Ты воплотишь в себе силу и добродетель, чтобы принести миру благую весть.

Никола, оцепенев от изумления, смотрел на меня недоверчиво. Я успокоила его насчет моих чувств и моей искренности. Я не преследовала иных целей и не питала иных надежд, кроме исполнения своего замысла, и ничьи наветы не могли опорочить моего бескорыстия.