И когда парень вышел и зашагал по переулку, Майка стряхнула с себя оцепенение и прыгнула следом. Запыхаясь, она бежала за ним мимо старинных, с осыпающейся штукатуркой домов, кривых неохватных, как в сказке про мальчика-с пальчика, деревьев, каких-то рядов сараев и поленниц, и вбежала следом в двухэтажный облупленный дом. Успела увидеть, как он перескакивает через три ступеньки по деревянной поющей лестнице. Она тоже вбежала наверх… Тут парень будто сквозь пол провалился.

Майка перевела дух и огляделась.

…Справляли день рождения у друга Леньки. Андрей сумел вырваться только в первом часу – прижимая руки к сердцу, клянясь, лепеча нарочно пьяным голосом, что завтра идти с отчетом к заму.

Всей компании под предводительством Ленькиной жены загорелось его проводить до остановки. Хохоча, толкаясь в тесной, надушенной и прокуренной прихожей, разбирали и влезали в кожу, чернобурки, норки, мутон, обматывали шеи двухметровыми пушистыми шарфами – богатая собралась публика на Ленькиной вечеринке.

Потом скученной толпой, от которой то и дело отлеплялась мужская или женская фигура и под «ла-ла-ла» выплясывала под фонарями нечто среднее между ламбадой и русской плясовой на спящей улице, привлекая внимание редких прохожих.

В переулке каждая собака

Знает мою шаткую походку! —

Задыхаясь от смеха, нарочно привирали слова.

Его впихнули в трамвайный вагон с хохотом, с шутливыми напутствиями; нахлобучили шапку на нос, исколотили всю спину кулаками. Наконец, дверь захлопнулась, шум, веселые крики точно отрезало. Дежурная веселость сошла с него, он с облегчением передохнул. Завернулся плотнее в пальто, уткнулся в поднятый воротник – затих. Облизнул губы, сладкие от чьей-то помады.

В тускло освещенном холодном салоне было почти пусто. Только впереди сидела старушка с мальчиком, но и они скоро вышли. Чтобы нечаянно не уснуть, Андрей начал считать остановки: одиннадцатая в новом микрорайоне – его. Запутался уже на третьей.

Пригрелся, начал задремывать. Еще успел подумать сквозь дрему, не увезла бы вожатая в парк – втолкнули его по пьяни в прицепной вагон. Да нет: видела, небось, в боковое зеркальце, как пьяная компания заталкивала дубину стоеросовую. Вагонные двери, астматически шипя, исправно открывались на всех остановках.

… Проснулся, почувствовав тревогу. Чьи-то быстрые сухие пальцы двигались у его руки, у запястья. Они были очень проворные, эти пальцы, делали свое дело быстро, едва касаясь, и эти легкие вкрадчивые движения вызывали тревогу. Андрей чуть разлепил ресницы.

Перед ним на корточках сидела девушка: сосредоточенно, трудолюбиво склоненная головка, гладкие рыжие волосы, связанные низко на шее в узел – по ним, как по полированным, скользили отсветы от уличных фонарей. Закусив губу, она безуспешно пыталась расстегнуть толстый браслет его японских часов. Андрей сам мучился с ним по утрам, бранился, все собирался отнести в ремонт.

Рыжеволосая принялась помогать себе зубами – он ощутил прикосновение кончика холодного носа, теплых полураскрытых губ. Все-таки она справилась быстрее, чем Андрей ожидал. Но он и теперь не шелохнулся, даже подпустил легкое похрапывание. И девушка с рыжими волосами потеряла бдительность, молниеносно сунула часы – куда, толком не увидел. Но когда сильно, как птица, рванулась к открывающейся дверке, он железной «ментовской» рукой ухватил за локоть и сильно дернул книзу, заставляя рыжеволосую вновь присесть.

Она ахнула. И тут же гладкий лобик у нее сморщился, шнурки бровей удивленно поползли кверху. Андрей тоже, не веря себе, всматривался.

– Что, скажешь, не признала? Скажешь, не вспомнила, клофелинщица? – Он сжимал ее тонкие руки все сильнее, выкручивал их. Старая злость ожила в нем.

У девушки лицо кривилось от боли. Она, тяжело дыша, боролась, стараясь высвободить руку. И вдруг, изловчившись, острыми зубами с тугим хрустом прокусила ему кожу на тыльной стороне ладони – и в одну секунду змеей выскользнула между закрывающимися дверками.

За стеклом близко от него проплыло, удаляясь, улыбающееся насмешливое лицо: рыжеволосая делала ручкой…

Она стояла в широком, как зал, коридоре с зарешеченными пыльными оконцами под самым потолком. Вправо и влево уходило множество дверей. Перед каждой лежали либо сложенные в несколько слоев половички, либо тряпичные кругляшки, либо стершиеся резиновые квадратики. Из стены тут и там торчали краны. Из-под раковин выглядывали прокисшие черные ведра. Полки с хламом вдоль стен прикрывали занавески, кое– где подмоченные и начавшие чернеть и подгнивать снизу.

Майку это слегка поразило. Прекрасный Принц мог жить в хрустальном дворце, на худой конец в квартире с лоджией на непостижимой высоте… Но не в этом же облупившемся доме с раковинами, забитыми картофельной кожурой, вываренным лавровым листом и прокисшей перловкой, с застоявшимся под потолком запахом жареного лука и рыбы…

Только у одной из дверей рядом с туалетом в самом тесном и темном углу не стояло помойного ведра, и на полках, предназначенных для хлама, теснились разнокалиберные горшочки с фиалками. Здесь в угловой квартире жила одинокая женщина, целыми днями пропадающая на работе. Выращивание фиалок были ее хобби.

Сюда не проникал солнечный луч, из кухни несло чадом, из туалета – кислятиной. А цветы стояли тугие, свежие, с толстенькими меховыми листьями. И все до одного, точно сговорились, буйно цвели, горели пронзительными синими, фиолетовыми и бордовыми огоньками. Майка не утерпела, понюхала цветы, погладила теплые листочки и присела в фиалковом укрытии на низкую батарею.

Из туалета тотчас вышла черная носатая старуха в толстом спортивном костюме, с жестяным узкогорлым кувшином в руке. Она подозрительно с ног до головы оглядела девочку.

– Ты чего здесь сидишь? Чего надо? – накинулась она. Майка догадалась пробормотать:

– Мне сказали… Я думала… Мне квартиру снять. Я думала, пускают.

– Не ходят к нам квартиры снимать, – мрачно сказала старуха. – Нет, не ходят. Одни пропащие, может.

Она ушла, оглядываясь уже не только с подозрением, но и с ненавистью. Майке пришло в голову, что если еще раз старуху вынесет нелегкая, то она уж точно поднимет шум. И тогда, наконец, оживут эти мертвые высокие двери, будут открываться, скрипеть, хлопать, начнут высовываться чьи-то головы. И она, может, увидит сероглазого парня.

Майка уже пригрелась и задремала, когда прямо напротив распахнулась дверь, оттуда вылетела высокая рыжеволосая девушка в распахнутой шубке. Она пронеслась мимо девочки, опахнув ее запахом тонких сладчайших духов. Входная дверь уверенно, громко, как за своим здесь человеком, хлопнула за нею.

Комната, из которой вылетела душистая девушка, снова отворилась. Появился Прекрасный Принц в свитере, джинсах и засаленных тапках на босую ногу, с чайником в руке. Насвистывая, он отправился в конец коридора. Майка, плохо соображая своей слабой головой, что делает, юркнула за дверь.