– Вообще-то я – русский, – как-то обиженно и с некоторым раздражением ответил я.

– Да ладно, уж. Ты это, ну… Давно? – и Монзиков правой ногой носком грязного модельного полуботинка стал пытаться нарисовать на песке какую-то букву.

– Чего давно? – не понял я.

– Ладно, не умничай! Лучше ответь мне, а чё это ты здесь сидишь, а? – невозмутимо рисуя на песке буквы и точки, продолжал беседу Монзиков. – Сходил бы лучше в лабаз, пивка бы купил, понимаешь мою мысль!?

– Ну, ты даешь!?

Моему удивлению и раздражению уже не было предела.

– Ладно, друг, не сердись! Жвачку хочешь? – и Монзиков по-дружески хлопнул меня по колену.

– Давай, – обрадовался я изменению ситуации.

– Это ты давай! Догнал, а!? – Монзиков серьезно посмотрел на меня, а затем окрикнул проходивших мимо девочек, лет 12-13, и спросил у них два ластика жвачки.

Читатель, не поверишь, но девочки дали Монзикову жвачку! Вообще-то, все, кому я рассказываю о первой встрече с адвокатом Монзиковым, мне не верят, пока сами с ним не познакомятся.

Мы сидели на скамейке, докуривали: я – Беломор, а Монзиков – халявные Мальборо, лениво жевали и наблюдали за игрой трех привлекательных девиц, то и дело эротично наклонявшихся на прямых, стройных и длинных ногах за падающим на мелководье волейбольным мячом.

– Шалавы, – многозначительно подмигнул мне Монзиков и бросил окурок в кусты сирени, кидавшие тень на нашу скамейку.

– Откуда ты знаешь?

– Раздетые, на пляже, втроем… Я правильно говорю, а? Понимаешь мою мысль? И, это, все время ржут как лошади. Догнал? – Монзиков пристально на меня посмотрел, а затем уже серьезно спросил, – Пить будешь?

– С тобой, что ли?

– А то?

На все это у меня ответа не было.

– Да, чуть не забыл, ты, это, будешь брать водку, так возьми две. Понимаешь мою мысль? – Монзиков при этом сощурился и слегка хрюкнул.

Спустя четыре часа, опустошив две пол-литровые бутылки Столичной, Монзиков рассказывал очередной случай из своей милицейской молодости.

Родился Александр Васильевич в деревне Красненькое, Советского района Новгородской области и был шестым ребенком в потомственной крестьянской семье. Его пять сестер были похожи на отца, а Сашка – вылитая мать. Так уж получилось, что, окончив 10 классов и имея серьезные намерения стать трактористом, Монзикова сначала угораздило сломать руку, а затем и ногу, после чего почти год в гипсе и на костылях шастал бедолага по деревне, приставая то к одной, то к другой девице. В осенний призыв его со сверстниками забрали в армию, точнее сказать – на 3 года на флот. Демобилизовавшись, Александр в деревню не вернулся, а подался в город, где за две недели стал милиционером, получил комнату в общежитии, а через год женился на обычной иногородней девушке, от брака с которой родилась дочка Аня, званная в честь любимой тещи.

Прослужив два с небольшим года в патрульно-постовой службе милиции, Монзиков без экзаменов поступил в среднюю школу милиции. Успешно заочно закончив за 8 лет двухгодичный курс обучения, написав рапорт на перевод из уголовного розыска в систему ИТУ[1], старший лейтенант милиции, старший опер[2] Монзиков стал начальником отряда одной из колоний строгого режима. Незаметно прошли годы. За 7 лет Александр Васильевич, уже капитан внутренней службы, получив диплом юриста Высшей школы милиции, перешел на службу в ГАИ[3], где честно оттрубил более трех лет на спецтрассе, обеспечивая беспрепятственный проезд делегаций и «первых» лиц города. Набрав денег на отдельную двухкомнатную кооперативную квартиру, отрастив солидную мозоль, уже лысый и совсем ленивый Монзиков подался на работу в следствие, чтобы стать майором и уйти на пенсию подполковником, а может быть и генералом. Прослужив пару лет, набрав 20-летнюю выслугу, Монзиков в 38 лет стал пенсионером от МВД – капитаном милиции в запасе. Решив, что юриспруденция – это его хлеб, Александр Васильевич подался в адвокаты, где за несколько месяцев сумел приобрести скандальную известность и занять свою нишу среди более 600 полуголодных адвокатов своей коллегии[4].

Работа Монзикову нравилась. Во-первых, она приносила определенные деньги, во-вторых, работая с клиентами, Монзиков постоянно что-нибудь читал. То Уголовный кодекс, то Уголовно-процессуальный, то Кодекс об административных правонарушениях. Новые термины, которые он каждый раз впервые для себя открывал, после заучивания удачно ввертывались во время беседы с клиентами, а порой становились и неотъемлемой частью лексикона. Словарный запас его расширялся, и к 40 годам составлял уже более 120 слов, из которых добрая половина были жаргоном и ненормативной лексикой.

Длительный контакт с уголовным миром в колониях и тюрьмах вкупе с патологической жадностью сделали из него классного цирика[5], с наколками и мелко-уголовными замашками. Работа в ГАИ довершила формирование его характера – он стал необычайно решительным и отважным.

Когда в ГАИ была плановая система штрафов, то Монзиков без труда приносил нужные «палки». Часто делился показателями с товарищами. Дело в том, что во времена перестройки в последние годы в СССР давались директивы, в том числе и правоохранительным органам, суть которых сводилась к тому, чтобы путем наращивания показателей в работе, где бы то ни было необходимо было ускорить строительство социализма, со всеми вытекающими последствиями, углубить процессы реформирования с дальнейшим переходом к рыночной экономике… В ГАИ, в частности, ввели систему отчетности, согласно которой каждое выявленное нарушение Правил дорожного движения отмечалось палочкой. Палочные показатели суммировались и учитывались, становясь предметом дискуссии, а порой и гордости инспекторского состава ДПС[6].

– У тебя, сколько палок сегодня? – спрашивал один инспектор ГАИ после смены другого.