Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, че надо? — угрюмо потер продавец шею пятерней, словно по шее плакала веревка. На правой щеке рдел вытатуированный трилистник, а тень у вышедшего к гостям аборигена казалась несколько темнее, чем положено, и какого-то неправильного оттенка.
— Да это же я — Чек! Разве не узнаешь? — засуетился двухметровый, — Чека все знают! Чеку все процент отстегивают! Гляди, я тебе клиента привел? Привел. Значит, с тебя процент.
Продавец окатил вниманием с головы до ног стоящего в плотной тени Максима и сипло прогундосил:
— Не клиент это. Ты исаявца приволок.
— Хляст, да ты че?! — искренне возмутился Чек и щедро выдохнул запах бланшированной скумбрии. Брови встали ежиком, желтое лицо напиталось дынным рассолом. Долговязый поклонник Боба Марли был оскорблен в лучших чувствах. Ноги от негодования принялись расчесывать пол, с бушлата на картонные пачки чая посыпались брызги, за всю трудовую жизнь никто так облыжно Чека не обхаивал, — Ты совсем здесь со страху поехал? Какой это тебе исаявец? Это — клиент. Он — конкретный человек. Скажи ему, клиент! — от визга Чека кофейные банки зарезонировали, будто в них разбудили консервированное эхо.
Максим не поторопился выбираться на жидкий свет из конденсированной тени. И что-либо объяснять не поспешил. Его ноздри дразнил аромат кофе, а мысли были остры, как листья осоки. Из-за опоздания Алины базовый план накрылся медным тазом, и Максим готовился к сольному номеру.
— Ты здесь, Хлястик, скоро совсем долбанешься от страха! — неиствовал Чек, — А, может, ты решил процент зажать? Так и скажи — решил процентом не делиться! Только с Чеком такие шутки не катят! С Чеком все процентом делятся. Я тебе клиента привел? Привел. Значит, с тебя процент!
— Тише ори, всю моль в доме перепугал. Пусть он сам докажет, что не угодник, а честный граальник, — сипло оборвал посредника продавец и тоже отступил в непроглядную и вязкую, будто гудроновая смола, тень, только остались лилово пылать два глаза.
Максим продолжал молчать. Будет правильным добавить — высокомерно молчать. Не объяснять же этим двум шарахающимся собственных ангелов-хранителей персонам, что Максим еще банально не придумал, как повести себя дальше. Также учтем, что в тесном лабиринте магазина Максим, случись что, окажется в весьма плачевном положении. Например, если его обшарят и надыбают или радиомаячок, или жетон. Прямо здесь, на трехкилограммовом пакете чая захотелось размашисто написать Алине выговор с занесением в личное дело. Будет правильным добавить — строгий выговор с занесением.
— Эй, понтифик, так не пойдет, — продолжал накаляться Чек, — Я к тебе с нормальным человеком, реальным и щедрым по деньгам, а ты полное хамства мусорное ведро нам под ноги. А если я тебе глаз высосу?!..
И тут произошло что-то незримое. Что-то в ситуации мгновенно изменилось. Хотя продавец не сделал ни малейшего движения, Чек вдруг заткнулся и отступил на еще один шаг к выходу. И даже на какое-то время прекратил раздражающе дрыгать ногами.
— Мне нужны Злаки Зодиака, — процедил Максим, время которого, кажется, пришло, — Злаки Зодиака. Много, пять-шесть килограммов сушеных Злаков Зодиака, — кроме прочего следовало не позволить сдувшемуся Чеку вспомнить, что он не получил отзыв на пароль: «Эй, приятель, ты тащишься от Боба Марли?».
— Нету, — равнодушно зевнул продавец, спрятав лиловые зарницы зрачков под морщинами век, чтобы не выдали. Но трилистник на щеке откровенно налился фиолетовым соком.
— Эй, понтифик, он платит по долларию за одну сотую грамма!!! — аки боксер, запрыгал на цыпочках за спиной Храпунова оправившийся и вновь оживший неугомонный Чек. И чуть не обрушил стеллаж с коричнево-малиновыми банками чего-то, без чего кофеманы не мыслят жизни.
— Не подвезли, — равнодушно отпасовал продавец, как бы обозначив движением бедра, что грузное тело вот-вот развернется на сто восемьдесят градусов и отчалит. А сделки не будет, потому что хозяину круглосуточного заведения ни фига не интересны ни доллар за сотую грамма, ни даже доллар сорок шесть центов (такие цены приняты в светском и дорогом Копенгагене).
Максим вдохнул, выдохнул с оттягом, будто занимается Цигун, и, нажимая на каждое слово, сделал предложение, от которого нелепо отказаться:
— Ты поищи… Меня устроит и толика малая от той травы-муравы, которую для Богдухана припасли. Плачу по два бака за запятая-ноль-один грамм.
— А гребись оно все петушком! — пятки Чека прошибла восторжено-чечеточная дрожь.
Продавец выдержал длинную, как крысиный хвост паузу, и в голосе его заелозили нотки колебания:
— Откуда проведал про пятьсот Богдухановых кило?
— Не пятьсот кило, а три тонны. Недостачи в пять-шесть килограммов никто и не заметит. Усушка, утруска… А узнал от сороки-босоркани, — играл Максим надменную брезгливость, — Богдухан — известный скупердяй, всегда свом платит по минимуму. А я предлагаю солидный приработок. Потом разбегаемся, забыв о друг друге до скончания веков.
— Откуда я знаю, что ты не угодник? — Веки неторопливо поползли вверх, и снова лиловые зайчики пытливо запрыгали по фигурам гостей. Трилистник на щеке вдвое увеличился в размерах против прежнего.
— От вервольфа. Могу два перста к портрету Гребахи Чучина приложить.
— Да уж лучше приложи, любезный, а то мало ли, кто шляется, — закивал лиловыми огоньками из мрака торговец.
— Лады, только метро откроется, спустимся, и приложу. А пока… — сыпалась ложь изо рта Максима, а в висках пульсировало категорически иное: «Где же Алина? Где же прикрытие?!».
Что произойдет, если Максима раскусят? Может, два бойца незримого инферн-фронта стукнуться об землю, обернутся ночными бабочками и упорхнут в прекрасное далеко. А может, изловчатся и стукнут об землю Максима, и одним пламенным борцом с нечистью станет меньше. Как минимум, Богдухан в обоих вариантах останется в победителях.
— Зачем же ждать до полшестого. У меня и самого портрет сыщется, — жарко дохнул хозяин, приблизившись почти вплотную. В этакой тесноте — крайне опасная позиция.
Максим беззвучно заскрипел зубами, словно неосмотрительно пощекотал ежика и теперь придется бороновать впившиеся в любимую плоть иголки. И кроме обыкновенной досады и обыкновенного страха — мамочка, что сейчас начнется! — рыболовным крючком в мозговые доли фетрового кренделя впился беспристрастный вопрос: «Куда это Максим Храпунов попал, если здесь запросто хранят портрет Гребахи Чучина?» И еще оставалась надежда — вдруг его берут на эманации?
И еще оставалась призрачная надежда, что распахнется дверь, и на двоих гавриков направит уставной «Макаров» с нашпигованной серебряными пулями обоймой Алина…
* * *
В 1924-м году от Рождества Христова на заседании коллегии ОГПУ под председательством Феликса Дзержинского было принято решение о создании секретной лаборатории нейроэнергетики и ее целевом финансировании Спецотделом при Главном политическом управлении.