Поэтому теперь она скромно стояла в сторонке, щурясь от яркого солнца и не без интереса наблюдая за тем, как остальные гости водят хороводы вокруг высоких костров, смеются, общаются, выводят многоголосьем ритмично-тягучие неожиданно красивые напевы и приговаривают странные то ли стихи, то ли заклинания.

Гой сед вещун стар Корочун

Кологод верши яко померши

А серпом Влеса яви кудеса

Стары зароки короти в сроки

Влики заветны ведою ведны

Чтоб стару сбыти а нову жити,

Гой!

Точно. Корочун! Теперь она вспомнила это корявое смешное слово, произнесенное Рубахой с непонятной почтительностью. И хоть она абсолютно ничегошеньки не понимала ни в этих напевах, ни, тем более, в смысле происходящего, ей нравились ритмичные звуки бубнов в руках у симпатичных молодых ребят, одетых с претензий на «народный костюм». Нравились весело пляшущие языки костров и запахи, растекшиеся по снежной поляне, когда в больших котлах над кострами что-то аппетитно забулькало.

Коло корочено яко поророчено

Округ корочун годовых кощун

Окороти дня оберег меня!

— Ай!!

— Ох… Ха-ха-ха!

Из толпы, чуть не сбив Юлию с ног, выбежали, держась за руки, две девушки. Разгоряченные, румяные лица, горящие праздничным возбуждением глаза, звонкие возгласы — все быстро прояснилось. За ними следом выскочил улыбающийся парень с длинными волосами, повязанными вокруг лба вышитой ленточкой. Громко ударив в бубен прямо у Юлиного уха, он зычно крикнул, обращаясь к девушкам: «Гой! Гой!!», — и исчез снова в толпе. А девушки остались рядом с Юлией хихикать и перешептываться.

Гой! Гой!!!

— Корочун — люблю! — произнес рядом низкий, невероятно приятного тембра женский голос, — Люблю смотреть на эти обряды…

— Самый короткий день в году. Корочун день укорачивает.

— Кому день — а кому и жизнь… Начало царства Мары.

— Н-нет, — не очень уверенно отозвался другой девичий голос. — Все-таки мне Иван Купало больше нравится… Веселее и вообще.

— Что — вообще?

— Ну… как — что? — Голос сделался еще более неуверенным. — Там явь, а тут… навь.

— Ну и что? — в приятном тембре послышались отчетливые презрительные нотки.

— Да не очень я как-то к навьим делам.

— А я — наоборот. У них силы и власти над людьми гораздо больше. Даже Богумил говорит — навий жрец на порядок сильнее любого другого! Он ведь в навь ходит и возвращается в явь…

— Не хочу об этом, — быстро сказала девушка, не любившая «навьи дела». — И так не по себе… С сегодняшней ночи на земле власть Мары и Белеса… страшно.

Юлия, чуть обернувшись, с любопытством посмотрела в сторону говоривших. С любопытством, во-первых, потому, что совершенно не понимала, о чем они говорят. А во-вторых, не могла раньше и предположить, что здесь такие страсти-мордасти бывают. Заметив ее взгляд, девушки вежливо улыбнулись и замолчали.

— Мне не страшно, — зашептал снова через какое-то время красивый голос. — Я буду жрицей Мары!

— Ой, Бояна… И зачем тебе это надо?

— Мне надо. Надо! А зачем — тебе ни к чему.

— Ну-ну, — насмешливо хмыкнула вторая девушка, — Если тебя возьмут…

— Возьмут, — упрямо ответила Бояна.

Не удержавшись, Юлия повернулась к ним снова.

— А вы, наверное, первый раз? — снисходительно спросила Бояна.

— Просто посмотреть? Да? — улыбнулась ее подружка.

— А что — так видно?

Она вроде бы ничем не отличалась от остальных молодых ребят и девушек, заполнивших все места в нескольких автобусах на стоянке у платформы «Новогиреево», куда чуть было не опоздала. И теперь спина, взмокшая от бега по жаркому метро, неприятно остывала. Раздраженная неприятными ощущениями Юлия под взглядами «местных» остро почувствовала себя здесь чужой.

— У меня что — это на лбу написано?

— Да нет…

Девушка со странным именем смерила Юлию снисходительным взглядом глубоких как небо, серо-палевых глаз. Юлия невольно отвела взгляд. А потом украдкой посмотрела на нее снова.

Девушка представляла собою тот тип красоты, который всегда внушал Юлии комплекс неполноценности, смешанный с искренним восхищением. Высокая, чуть ли не на голову выше Юлии, она была стройна. Узкая талия, округлые бедра, длинные ноги.

Грудь, высокая и полная, даже под туго обтягивающей дубленкой. И еще — роскошная русая коса с колечком на конце. Одета девушка была соответственно, и так уместно именно здесь! Рыжая приталенная дубленка с длинным белым мехом-овчиной, белые валенки с цветной узорчатой вышивкой и шапка-боярочка с дымчатым коротким мехом, то ли щипаная норка, то ли какой-то другой зверек.

Юлия невольно залюбовалась красавицей и глубже натянула на лицо скользкий серый капюшон пуховика.

— А вы хоть знаете, какой сегодня день?

— Конечно. Двадцать четвертое декабря. — Бояна равнодушно отвернулась.

— Вот, почитайте брошюру, — сказала улыбчивая подружка Бояны, протягивая Юлии тоненькую тетрадку.

Ну вот. Она иронизировала, а они, оказывается, совершенно искренне. Помнится, Рубаха говорил что-то про Корочун, про Деда Мороза и Кощея и еще про какие-то детские сказки-страшилки.

— Спасибо…

Юлия рассеянно открыла книжку…

«…Кощный Бог в обличье Корочуна окорачивает старый год, гасит свет зачарованного зимним сном старого Деда-Солнца, чтобы, когда наступит срок, новое Солнце разметало свои лучи-стрелы по Небосклону, и новый год начертал НОВО КОЛО в извечной коловерти Сущего…»

Отвлек ее один из этих длинноволосых симпатичных парней — поднес деревянную чашку-ладью с ароматным дымящимся напитком, тем самым, что варился в котлах. И пока она пила, громко приговаривал:

Макошина нива премудрая жнива

Ста роду премила Велесова сила

Чтоб сеяти-жати в закрома сбирати

Да с легкой руки дари куль муки

Велесу да Макоши слава

Гой! Слава!

Юлия с удовольствием выпила все — как ей сказали. И на дне деревянной ладьи увидела вырезанный странный знак. Он был похож то ли на букву какого-то древнего алфавита, то ли на магический символ, то ли на наскальную роспись. Треугольник вершиной вниз, а на нем серп. Непонятно почему, но он ей очень понравился. Вообще, все было здорово. Солнце, люди, синее небо, обряды, медовуха и пряники, песни и хороводы, игра в снежки и пламя костров.