После обеда все вместе поехали на кладбище, к колумбарию со стоявшей в нише урной. Постояли, положили цветочки, сделали по глотку и отправились к машинам. Даже Ирина поняла состояние Турецкого и пошла вместе с остальными, оставив его в одиночестве. Не могла ж не понять, что ему было о чем сказать Дениске и посторонние просто помешали бы. Своим сочувствием, черт побери!.. Странно, что о своей жене он, может впервые, подумал как о посторонней. Даже не по себе от этого понимания стало. Несмотря ни на что…

И вот теперь, возвращаясь к автомобильной стоянке, он увидел большую толпу народа. И в присутствующих узнал давно и прочно знакомые лица. По телевизионному экрану, естественно. Все так называемые «звезды» съехались к свежей могиле. Даже на праздничном кремлевском концерте такого яркого «сияния», пожалуй, не встретишь.

Объяснять не было нужды: хоронили того самого юного певца, о котором вчера спросил Славка. Талантливый мальчишка, наверняка ожидало «светлое» будущее, но… не дождалось. Наркотики проклятые… Но почему? В чем дело?

Тот Игорь Талдыкин как-то странно усмехнулся, когда Александр Борисович задал ему этот простенький вопросец. В том смысле, понял его Турецкий, что, мол, ты — опытный человек, профессионал, полтинник разменял, а все ничего не смыслишь в реальной жизни. В конкретной. И принялся объяснять, как сам видел, причину.

Они, получалось, эти молодые, «пашут» на износ, «бабульки» гребут лопатами, потребности сумасшедшие, возможности практически неограниченные, жизненного опыта никакого, — вот и требуется постоянный допинг. Отсюда — результат. Иной, может, и рад бы, да уже не в силах. Закалки нет той, что имеется у «стариков», то есть у «зубров» этого шоу-бизнеса. Как говорится, на худой конец, можно принять и такое объяснение, хотя, по большому счету, удовлетворить оно было способно разве что молодежь из вон той же «тусовки», которая окружала роскошный, под стать имиджу «провожающих», гроб из каких-то немыслимых пород заграничных деревьев. Ну а как же иначе?

Не к месту, конечно, но вспомнился старый одесский анекдот. Там бедный Цыперович хоронил свою Риву, стоял у могилки и вдруг услышал гром оркестра. Обернулся: шестерка лошадей тащит шикарный катафалк с роскошным гробом, толпа народу, и все в черном! И возы цветов! И уже огромный склеп приготовлен! И сказал тихо бедный Цыперович: «Ах, Ривочка, если б ты только видела, — живут же люди!»

Да, живут… Вопрос «зачем» отпал сам по себе…

Все уже уехали в «Глорию», чтобы помянуть за общим столом своего бывшего директора, а Ирина осталась, ждала мужа. Она стояла возле своего ярко-зеленого жука — «дэу» и, не выказывая нетерпения, смотрела в сторону ворот. Турецкий подошел и остановился, положив руки на горячую крышу машины.

— Поедем? — спросила жена, словно были варианты.

— Я вчера со Славкой разговаривал…

— Он в порядке? — спокойно спросила Ирина, не глядя на мужа.

— Да. Тебе привет. — Ирина кивнула, и он продолжил: — Просил… — Турецкий мотнул головой в сторону кладбища.

— Я понимаю, — снова кивнула Ирина. — Сева сказал, что они будут в «Глории» допоздна, и мы можем подъехать в любое время.

— Странные какие-то похороны, — Турецкий повернул голову в сторону кладбищенских ворот. — Заметила?

— Ты знаешь, я тоже обратила внимание. Прямо великосветская тусовка! Кто-то выступает, эти разговаривают, интересные все-таки люди. Они горевать-то хоть могут? Умеют?

— Шоу-бизнес, Ирка… и этим все сказано… Да, а Славка вчера говорил, что мечтает приехать и махнуть в Сокольники. Пивка глотнуть. С соленой рыбкой… Простое человеческое желание… — Он усмехнулся.

— А что, жену угостить не хочешь? — неожиданно спросила Ирина и с вызовом посмотрела на мужа.

Турецкий улыбнулся, чувствуя, как у него теплеет в груди, — понемножку так, но приятно.

— С удовольствием… да только ты — за рулем.

— А давай домой заскочим, я машину поставлю и возьмем такси? — с вызовом предложила жена.

— А давай! — улыбнулся он.

И, садясь в машину, подумал, что чертов Славка тысячу раз был прав, заметив насчет шерстки, по которой стоит только жене погладить, как… Одним словом, конечно, прав старый друг. Еще как прав! Ах, если бы Ирка понимала, как часто бывает ему нужна именно эта ее легкая рука и чтоб по шерстке, но вдоль, а не против!.. «А ребятки, в конце концов, не обидятся, мы ж бутылец все-таки раздавили, помянули… — запоздало оправдался перед собой Турецкий. — И потом, можно ведь и попозже к ним заскочить… пивка привезти. С рыбкой… Поймут… Опять же и Нинка на даче у какой-то подруги, а когда вернется, сегодня или завтра, известно ей одной… ох, эта молодежь!..»

1

Константин Дмитриевич Меркулов назначил встречу своему старому приятелю, когда-то сокурснику, а ныне проректору Юридической академии Семену Викторовичу Осипову в своем кабинете, в главном здании Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке. Просьба у Сени, как назвал его по старой памяти Костя, была необычной. Надо полагать, личной, как сумел понять Меркулов из не очень внятных объяснений человека, не только облеченного высокой ответственностью перед государством, но известного также своими недюжинными ораторскими способностями. Казалось бы, формулировать коротко и предельно понятно свои мысли — это была его прямая обязанность, даже главная работа, но Сеня что-то невнятно мычал, мекал, хекал, будто и не пытался выразить ясными словами, что ему надо от первого зама генерального прокурора.

И Костя не придумал ничего лучше, как пригласить профессора, доктора наук, членкора Академии и прочая, и прочая к себе на службу. Усмехнулся про себя: в этом кабинете и не такие соловьи «раскалывались»!

Об этом он и заявил сразу Семену Викторовичу, едва тот вошел в кабинет, ибо Меркулов надеялся, что такое начало разговора поможет посетителю вернуться в атмосферу веселого студенчества, когда им было все легко и просто. Но Осипов, несколько растерянно щурясь сквозь модные, квадратные очочки, лишь кивнул в ответ, даже и не улыбнувшись, а с лица его не исчезла откровенная тревога. И уже по одному этому Меркулов понял, что тревоге профессора не один день и, возможно, в таком состоянии он пребывает уже давно. Но что же могло так угнетать этого вполне благополучного человека? Косте показалось, что он наконец нашел то единственное слово, которое и определяло состояние Семена. Именно угнетение…

Сели, Клавдия Сергеевна внесла поднос со стаканами свежезаваренного черного чая и тарелочками с лимоном, конфетами, маленькими пирожными. Рассматривая серебряные, с чернью и позолотой, подстаканники, Осипов хмыкнул и покачал со значением головой:

— Кажется, вчера, а какая, на самом деле, старина, а, Костя? И как они у тебя сохранились? Подумать только…

— Да вот, берегу… — Меркулов хмыкнул. — Как память… А что еще осталось?.. Но ты давай, не уводи в сторону. Что случилось? Почему ты сам не в себе? Кто обидел академика?