Даже два.

Нет, три.

И чтобы они сбылись без промедления.

Хотя с чего бы желаниям сейчас сбываться?

Почесав затылок, Пашка решил, что все свои хотелки, которых за год скопилось не мало, лучше загадает в новогоднюю ночь, а пока нужно попить воды, да пойти уже наконец-то спать.

Оглянувшись, мальчуган приметил стул, стоявший справа от входа в кухню. Деловито подвинув его к массивному деревянному столу, Пашка сел на него и осмотрел широкую столешницу, на которой были расстелены 3 небольших бамбуковых ковриков.

Слева у стены стоял среднего размера синий пластмассовый графин, наполовину заполненный кипячёной водой. Рядом с ним стоял небольшой дежурный стакан, который родители оставляли на столе на тот случай, если вдруг кто-то встанет попить посреди ночи. Тут же рядом приткнулась широкая не высокая старомодная конфетница, на дне которой грустила пара шоколадных конфет «Степ» и старая сушка, лежавшая здесь, кажется, уже не первый месяц. Конфеты сильно манили мальчугана. Родители не позволяли ему есть много сладкого, а тут он оказался наедине с желанным лакомством.

Мальчик сглотнул слюну, из горла вырвался громкий кашель, от которого у ребёнка перехватило дыхание. Переведя дух, Пашка облизнул сухие губы и потянулся к конфетам, но быстро передумал и одёрнул руку. Конечно же ему очень хотелось съесть сладость, но и нарушать правила мальчик боялся, ведь с утра ему могли устроить нагоняй. Бросив грустный взгляд на конфетницу, мальчуган подвинул поближе стакан, взял обеими руками графин и налил себе воды.

Позади откуда-то из глубины сумеречного коридора раздался лёгкий шорох. Ребёнок обернулся и прислушался, однако больше ничего не услышал. «Наверное родители проснулись», — пожав плечами, сказал про себя Пашка. Они частенько засыпали под телевизор, который так же часто забывали выключать. Мальчуган никак не мог понять, как так можно спать — не удобно же, кто-то постоянно говорит, хоть и тихо.

Только спать мешает.

Ещё раз пожав плечами, Пашка жадно прильнул к полному стакану, быстро осушил его, поставил посудину на стол и вытер рот ладонью. Жажда отступила, хоть и не окончательно, горло всё ещё першило от сухости. Облизнув губы, мальчик вновь потянулся к графину, взял его в руки и уже собирался наполнить стакан водой, как вдруг услышал из коридора короткий скрип двери.

В голове всплыл образ жуткого отвратительного клоуна, правда если в прошлый раз он приходил со связкой красных шариков, то в этот раз в его руке блестел большой широкий острый нож, напоминавший тот, которым в кино разделывали мясо. Бурые капли соскальзывали с клинка на огромные ботинки, изо рта клоуна неприятно несло табаком и гнилью, глаза бешено крутились, выскакивая из орбит.

«Пашечка, хочешь я подарю тебе шарик? Тебе уже пора уходить. Пойдём со мной»

«Пойдём со мной!»

«ПОЙДЁМ СО МНОЙ!», — истерично повторял клоун, перебрасывая нож из руки в руку.

Ребёнок вжал голову в плечи и крепко зажмурился. Липкий страх прочно приковал его к месту, все мышцы словно одеревенели и лишь мочевой пузырь предательски сильно сдавило здоровенными тисками. Мальчуган робко бросил короткий взгляд в коридор через плечо, казалось, что он может почувствовать запах цирка, который ни с чем невозможно было спутать. Цирковая вонь всё приближалась, обволакивая мальчика цепкими костлявыми черными лапами. От страха во рту и горле разверзлась настоящая пустыня, на лбу ребёнка выступили маленькие капельки холодного пота, в висках ритмично застучала кровь. Отвернувшись и снова зажмурившись, Пашка начал нашёптывать заклинание.

Вдруг, где-то щёлкнуло.

Тьма, наползавшая на мальчонку со всех углов, растворилась. Открыв глаза, Пашка испуганно осмотрелся, никого не обнаружив, он схватил графин и принялся жадно пить прямиком из него. Небольшие струйки воды шустро потекли по уголкам рта на пижаму, от прохлады, разлившейся по телу резкой рекой, тело ребёнка осыпало мурашками.

Вдоволь напившись, мальчуган поставил графин на стол, рукавом пижамы утёр рот и слез со стула. Тут-то его и нагнал кашель, резко вырвавшийся из гортани. Сухой. Противный. Раздирающий.

Смачно прокашлявшись, Пашка заглянул в сумрак коридора. Хоть клоун и растаял, забрав с собой цирковую вонь, ступать за порог кухни желания у него не прибавилось. Уж лучше было лечь прямо тут на полу, под чутким присмотром сырной луны. А если бы здесь ещё был бы Дюшка…

Мальчуган от души зевнул. Сонливость обуяла его, веки тяжелели, и с каждым разом размыкать их становилось всё сложнее. «Так можно и стоя заснуть, как лошадь», — подумал Пашка и усмехнулся. Почему как лошадь? Мама как-то рассказывала ему, что они спят стоя, но неужели это правда? Это же неудобно! Прямо как засыпать с работающим телевизором… Да и ноги устанут, всю ночь-то стоять.

Мальчик хорошенько почесал затылок, помялся на месте и ещё раз осторожно всмотрелся в коридор. «Вроде бы никого», — прошептал себе под нос ребёнок, перешагнул пластмассовый бежевый порожек, разделявший кухню и коридор, и потихоньку пошёл в свою комнату. «Испугался дурацких фантазий…», — досадно буркнул Пашка, потирая правый глаз тыльной стороной ладони. Заниматься окном ему уже совершенно не хотелось, лучше утром попросит папу открыть одну створку, хотя бы на пару минуточек.

Дойдя до своей комнаты, Пашка вдруг остановился. Дверь была слегка прикрыта, хотя мальчик точно помнил, что оставлял её открытой настежь.

Пашечка, тебе уже пора уходить. Возьми шарик, пойдём со мной.

Под ложечкой засосало, горло сдавило, ноги начало неприятно покалывать.

«Я тебя не боюсь. Я тебя не боюсь. Я тебя не боюсь!»

Сдержав кашель, мальчуган набрался смелости, выдохнул и, легонько толкнув дверь, проскользнул в слабоосвещённую комнату.

На кровати, которая почему-то была небрежно застелена синим покрывалом, сидел папа Пашки. Свет небольшой лампы, стоявшей на тумбе, немного освещал лицо мужчины, выглядевшее измученным и болезненным, подбородок был покрыт крупной щетиной, которую кое-где схватила седина, в глазах стояла пелена тумана. Одет отец был в темно-синюю футболку и старые спортивные штаны, явно не первой свежести. Ворот футболки был сильно растянут, а на животе виднелись крупные тёмные пятна. От мужчины крепко пахло алкоголем, потом и мочой. В правой руке он сжимал потрёпанного временем Дюшку, левая же рука плетью лежала на кровати.

Окружение смутило мальчугана. Никакого синего покрывала он не помнил, да и не мог же он забыть, как застелил постель перед своим кухонным походом. А ещё этот странный ночник, совершенно невписывающийся в интерьер. Родители бы никогда в жизни не поставили его сюда.

Да и сама комната будто стала тусклее, безнадёжнее

Безжизненней.

«Что интересно он тут делает?», — подумал Пашка, потрепав затылок, папа явно был не в лучшей своей форме. Вообще, он