сказать. Врачи сразу же оставили тебя на лечение, однако ничего не помогало. Болезнь уже было не победить. Пару недель твоё состояние ухудшалось, и тебя в конце концов перевели в реанимацию. Где ты и скончался 25 июля. Сегодня — ровно год с того дня.

Клоун замолчал, глянул на мальчика, многозначительно цокнул языком, а потом снова уставился на храпящего отца Пашки. Из уголка рта мужчины показалась небольшая тоненькая струйка слюны, его грудная клетка двигалась то вверх, то вниз. Дыхание было сбивчивым и прерывистым. Не здоровым.

От услышанного ноги мальчугана занемели, подкосились, и он, словно сдувшийся шарик, опустился на пол. Попеременно Пашка смотрел то на клоуна, который стоял в задумчивости, опершись локтём о ближайшую стенку, то на пьяного папу, который беспардонно лежал с его Дюшкой, в его кровати, что злило мальчика.

— Не сердись на него. Он ни в чём не виноват. И мама твоя ни в чём не виновата. Так распорядилась судьба. Она выше вас, ваших желаний и возможностей. — неожиданно прервав молчание, чётко и спокойно произнёс клоун. Глянув на мальчика, циркач, громко хрустнув коленями, сполз по стенке на пол и уютно расположился на ковролине, скрестив ноги по-турецки.

Пашка хотел было что-то возразить, но ком, застрявший в горле, не позволил проронить и звука. Мелкие слезинки появились в уголках глаз, опершись головой на руки, ребёнок отвернулся к окну.

— А вы знаете, что стало с моими родителями? Где моя мама? — вдруг надрывно спросил мальчуган, бросив взгляд на большую луну.

— Твой папа практически сразу начал пить. Продержался с месяц, ну и начал понемногу прикладываться к бутылке. Как только мама узнала — сразу ушла от него. Она долго винила себя в твоей кончине, и вот однажды закинула вещи в сумку и уехала в другой город, в надежде сбежать от прошлого. Не знаю как она сейчас, давно к ней не заглядывал. — клоун хохотнул и вновь посмотрел на пьяного мужчину. — Да, старику осталось немного. Чувствую, что скоро и за ним придут…

— А как это, прикладываться к бутылке? — растерянно спросил Пашка, хорошенько почесав затылок. Кажется из всего, что сказал клоун, мальчик запомнил только эту фразу. А ещё, кашель наконец-то отступил и больше его не мучил, напротив дыхание стало чистым и лёгким, прямо как до болезни.

— Не бери в голову, — громко хохотнув, ответил циркач. От смешка у него из глаз брызнули слёзы. — Подрастёшь-поймёшь, как сказал бы твой папа. — клоун глупо загоготал, зажав красный рот ладонью, однако увидав, что Пашка поник ещё сильнее умолк, — Прости. Я никогда не умел успокаивать.

— Значит и папе осталось недолго… Может быть мы с ним ещё встретимся. — мечтательно сказал мальчуган, пропустив извинения мимо ушей, — Дяденька, а как там Вика? Что с ней случилось? Она в порядке? — резко обернувшись к клоуну вдруг спросил Пашка.

— Да ты настоящий джентльмен! — присвистнув сказал циркач, — Не волнуйся, она в порядке. Девочка легко перенесла болезнь и даже выздоровела быстрее своих родителей. Скажу тебе вот что, ты ей нравился. Она хотела подарить тебе маленькую куклу, которую сама смастерила из ниток и пряжи. Вика по-тихому таскала их у матери из швейного набора. Девочка закончила игрушку буквально за пару дней до того, как ты попал в реанимацию. Когда же твоя подружка узнала, что ты ушёл, то проплакала несколько дней к ряду. Честно говоря, впервые такое видел у детей! — циркач перевёл взгляд с мальчика на его отца. Мужчина кое-как повернулся на бок, придавив тяжёлой волосатой рукой Дюшу. Храп превратился в шумное сопение. В слабом свете лампы рука его, покрытая потом, блестела, словно натёртая жиром. — У детей я такое увидел впервые… — глядя на сопящего, пробубнил под нос клоун и замолчал.

В душной комнате воцарилось молчание. К сопению отца постепенно прибавились тихие и резкие всхлипы Пашки. Со спины было не понять, плачет мальчуган или нет, но это было неважно. Слёзы уже ничего не могли изменить. Циркач почувствовал не приятный укол под бок и, кажется, впервые за несколько лет его проняла какая-то беспомощная печаль, накатившая горячей волной. Взглянув на мальчугана, смотревшего в окно на большой диск луны, клоуну вдруг захотелось подорваться с пола, громко крикнуть: «Пашка, это шутка!», пригласить радостную ораву его друзей в комнату, достать из-за пазухи пластмассовую палочку с большущим облаком сладкой ваты на ней, вручить лакомство пацанёнку, да тепло потрепать его по голове.

Но мрачным декорациям летней ночи не суждено было пасть.

Да и не было их. В комнате был лишь клоун, мальчуган и дух безысходности, крепко пахнувший дешёвым алкоголем и вонючим табаком.

— Ладно, Пашка, заболтались мы с тобой, пора нам уже, — отбросив сентиментальные мысли, сказал клоун, встав с пола, — Хватай шарик и пойдём с тобой туда, где тебе будет лучше.

— На радугу? — тихо спросил мальчуган, покорно склонив голову.

— На радугу. — печально улыбнувшись, сказал циркач и в последний раз оглянулся на пьяного мужчину. За все годы у него так и не получилось привыкнуть к этой работе. «Как же тяжело забирать детей…», — подумал про себя клоун, вновь взглянув на Пашку.

Мальчуган же так и сидел на месте, грустно всматриваясь в окно. На сырную луну, которой хотел загадать желания минут… А сколько вообще прошло минут? 15? 30? Час? А хотя, какая разница. Ему просто не хотелось уходить.

Ни сколько.

Ни капельки.

Уходить от родителей, которых он любил всем сердцем. Уходить от Вики, которая тоже ему очень нравилась, а у него так и не хватило смелости зайти к ней в гости. Уходить от друзей, с которыми он так любил бегать во дворе после школы.

Уходить.

«А может быть это плохой сон?», — вдруг с надеждой прикинул Пашка. Ну да, точно! Кошмар! Вот сейчас он проснётся в мокрой от пота пижаме, скинет с себя одеяло, прокашляется, залпом выпьет целый стакан воды, который папа с вечера оставил на тумбочке, обнимет Дюшку и отвернётся к стенке, а утром за завтраком обязательно расскажет о дурацком сне маме с папой. Они посмеются, папа потреплет мальчика по голове, а мама скажет, что он у них отличный выдумщик, и довольный Пашка приступит к рисовой каше, заботливо приготовленной мамой.

И только мальчуган обрадовался, как его спустил на землю короткий, но громкий всхрап отца, от которого даже сам мужчина проснулся, чавкнул и, отвернувшись к стене, захрапел снова. Пашка, зыркнув на луну, понурил плечи.

«Не сон».

Встав с пола, мальчик отряхнул пижаму и повернулся к клоуну лицом. Глаза у него были покрасневшие,