Обычно между кормежками и уборкой клеток в виварии было тихо, звери спали, сбившись в большие клубки. Сейчас же в виварии стоял монотонный, неумолчный шорох и писк. Михалыч включил свет и увидел, что во всех клетках панически мечутся звери. Крысы и мыши, отталкивая друг друга, лезли на решетки, грызли проволоку длинными желтыми зубами. Михалычу показалось, что животные сейчас вырвутся из клеток и набросятся на него.

– Свят, свят! – пробормотал он, отступая и захлопывая дверь. – Чего ж это с ими?

Нет, больше он сюда заглядывать не станет. В семь придут бабы-виварщицы, пускай разбираются сами.

Переведя дух, Михалыч, тяжело стуча протезом, двинулся дальше, туда, где за изгибом коридора размещался проклятый змеюшник.

Лиза Мурашова, младший научный сотрудник Института фармакологии, проснулась от такого же сигнала репродуктора, который разбудил вахтера Михалыча. Накануне она специально оставила радио включенным. Вспомнив, почему она это сделала, Лиза тяжело вздохнула, повернулась и посмотрела на соседнюю койку, где спала ее соседка по общежитской комнате и лучшая подруга Людмила Пчелкина. Та сладко сопела объемистым бревнышком под розовым стеганым одеялом. Ни громкая музыка из репродуктора, ни бодрые голоса дикторов не оказали на нее ни малейшего влияния. Все как Лиза и ожидала.

Вчера вечером у них опять происходил Контрольный Завес – процедура, всегда вносившая нервозность и сумятицу в спокойное течение их жизни. Увидев, что Людмила снимает со шкафа напольные весы, Лиза уже заранее напряглась, и не напрасно. Людмила встала на весы, стрелка, конечно же, зашкалила, показав какую-то невыносимую цифру, и началось…

– Жиросвин! Бегемотина! – зарыдала Людмила. – А-а-а! Ну как мне жить? Кто меня полюбит?

Она соскочила с весов, бросилась на кровать и уткнулась в подушку.

– И не говори мне, что надо меньше есть! – закричала она, повернув к Лизе зареванное лицо. – Потому что я не могу! Не могу, не могу и не могу! Ты можешь это понять?

Лиза молча подняла весы и поставила их на шкаф. Она понимала. Она знала Людмилу очень давно.

Людмила была Едок с Большой буквы. Садясь за стол, она сметала все, до чего могла дотянуться. Лиза частенько говорила, что если бы Людмила была знатной особой и имела герб, на нем был бы начертан девиз: «Лопнуть, но слопать! Треснуть, но стрескать!».

Две сильные страсти – любовь к еде и ненависть к лишним килограммам – боролись в Людмиле Пчелкиной и не давали спокойно жить ни ей, ни Лизе.

После очередного Контрольного Завеса и следующей за ним истерики Людмила садилась на диету. Утром ограничивалась стаканом кофе без сахара, в обед, когда все сослуживцы разбегались по кафешкам и столовкам, оставалась на работе и угрюмо жевала капустный салат без хлеба и пила пустой чай. Лиза из солидарности оставалась тоже. Для нее, худенькой, брезгливой малоежки, еда не имела такого большого значения. Заморить червя, а больше и не нужно.

В эти «страдательно-голодательные» дни у Людмилы резко портился характер. Она становилась раздражительной и плаксивой, ей казалось, что ее никто не любит, не ценит, не понимает, что жизнь ее пуста, горька и бессмысленна. Раздражительность ее изливалась в первую очередь на Лизу, поэтому Лиза терпеть не могла Контрольные Завесы и мечтала выбросить Людмилины весы к чертовой бабушке. Останавливала ее только уверенность, что Людмила тут же купит новые, и это нанесет существенный урон их совместному бюджету.

Поголодав два-три дня, Людмила теряла в весе полкило. Обнаружив это, она расцветала, преисполнялась радужных надежд и, увы, спешила вознаградить себя за героизм кусочком вкусненького. К ней возвращалась ее обычная солнечная улыбка и веселое настроение, за первым кусочком вкусного следовал второй, третий, и все входило в привычную колею до следующего Контрольного Завеса.

Маниакальное стремление похудеть было вызвано одной-единственной причиной – с лишним весом Людмила связывала свои неудачи в личной жизни. У Людмилы была заветная мечта – завести, как она любила говорить, мужа, детей и персидского кота. Именно на этих трех китах собиралась она строить свое жизненное благополучие. Все остальное – работа, диссертации, научная карьера – было лишь привходящим и привносящим.

Влюбчива она была неимоверно. В университете, где они с Лизой учились на биофаке, Людмила была влюблена непрерывно. Практически во всех окружающих мужчин, попеременно и разом. Начиная с хроменького, очкастенького парнишки-препаратора с кафедры физиологии растений и заканчивая деканом факультета профессором Обуховичем, которому уже перевалило за шестьдесят.

Большинство мужчин так и оставалось в неведении о Людмилиных чувствах, а те, чьего внимания ей удавалось добиться, ограничивались двумя-тремя походами в кино-кафе и невинными поцелуями. Тем дело и кончалось. Людмила считала, это оттого, что она «жиросвин».

Между тем была она очень хорошенькой, налитой, как яблочко, с прекрасной нежной кожей, с большими, круглыми, зелеными глазами. Светло-русые волосы, подстриженные стильным ежиком, тоже имели чуть заметный зеленоватый, русалочий отлив.

Лиза считала, что Людмилина личная жизнь не клеится вовсе не из-за полноты. Просто Людмила была дитя дитем, слишком открытая, слишком непосредственная. Мужчины просто обходили «взрослыми» чувствами ее ребяческую влюбленность.

Но когда Людмила начала работать в Институте фармакологии, все ее детские любови кончились. Вместо них возникла и заполыхала ярким пламенем одна Большая Любовь, и предметом этой любви стал заведующий их лабораторией Павел Анатольевич Петраков.

Павлу Анатольевичу было сорок лет. Эту круглую дату лаборатория, без лишних суеверий, весело отпраздновала в начале декабря в ресторане «Тайга». Там Петраков был еще с женой Ольгой. Ольга от души веселилась и казалась очень влюбленной в мужа. Однако около месяца назад, где-то в конце апреля, Зоя Евгеньевна Болдина, старший научный сотрудник их лаборатории, правая рука Петракова и его негласный заместитель, рассказала по секрету, что Ольга сбежала от мужа. Воспользовалась тем, что Петраков улетел в командировку в Москву, собрала вещички и исчезла, не оставив адреса. В прощальной записке она объясняла, что ошиблась, любит другого и подает на развод.

Всех это очень удивило. Петраков нравился женщинам. Он был симпатичным мужчиной – высоким, подтянутым, спортивным. Еще он был воспитанным и всегда галантным с дамами. С научной карьерой тоже все было в порядке. Петраков заканчивал докторскую диссертацию, а после защиты его ждало место заместителя директора института по науке, на котором досиживал последние годы пожилой и очень болезненный профессор Лукин.

Все, кто наблюдал отношения Петракова с женой, были уверены, что Ольга души не чает в муже. Но, не прожив и года, она ушла. Вот уж верно, чужая душа – потемки…

Пока Павел Анатольевич был женат, Людмила любила его издали, безнадежно и тихо. Но стоило Ольге уйти, в ней вспыхнула надежда. Теперь она вставала и ложилась с мыслью о «Пашечке», на работе не спускала с него влюбленных зеленых глаз. Для того чтобы обратить на себя его внимание, пекла и таскала к лабораторным кофепитиям разные печенья и пирожки. И уж конечно, вчерашние горестные вопли о том, что никто не полюбит «жиросвина», были тоже из-за него.