Я вернула ложку на блюдце.

– А чего помнить? Тебе было не до того.

– Да, не до того.

– Я спать, – буркнула под нос и сбежала, оставив на стойке чашку безбожно остывшего кофе.

Даже слышать его было больно, а уж видеть…

Я закрыла дверь номера и встала перед зеркалом. Чёрт. Чёрт! ЧЁРТ!

Оттуда на меня смотрела «красотка» с ужасно распухшим лицом.

Пять минут спустя я сидела на ковре, прислонившись к тумбочке. На кровати лежала выпотрошенная сумка и куртка. Я перерыла всё. Таблеток нигде не было.

Неужели в машине остались?

Если так, то утром меня ждёт превращение, как в детской сказке.

А я уж думала, хуже быть не может. Чёрт!

Проклятая аллергия. Ненавижу холод!

И аптеки в этой крохотной деревне нет. Сколько лет просят, а чиновники никак не подпишут разрешения – что-то там не так со зданием. Вот и приходится жителям ездить в соседний Вулхэмптон.

Я смочила полотенце, особо не поможет, но хоть лицо меньше чесаться будет, и пошла спать.

Проснулась, как всегда, рано. Встала с трудом. Там, где тела касался ремень – один большой синяк. Но ещё больше меня беспокоило лицо, которое ощущалось как маска. Я с тревогой подошла к зеркалу. Оно отразило чудовище с заплывшими глазами и мелкими болезненными трещинами на руках – опасения оправдались.

ЧЁРТ.

В дверь постучали.

– Ты проснулась? – голос Дэна был бодр и свеж, как запах его любимого апельсинового сока. – Спускайся. Завтрак уже готов. До поезда тридцать минут.

Что делать?

Я собрала вещи в сумку, натянула куртку, перчатки и замоталась шарфом, оставив только щёлки глаз.

Дэниел стоял в коридоре и смотрел на мой маскарад с улыбкой.

– Снег кончился. Я заказал тебе овсянку с изюмом, как ты любишь. И кофе со сливками. Правильно?

– Я не голодна.

– Брось. Вчера мы ничего не ели, а до Тила почти час. Нужно подкрепиться. Идём.

Он повёл меня вниз. Кожа под шарфом чесалась ужасно.

– Говорю же, не хочу есть. Я по утрам вообще не ем.

– И давно?

– Уже несколько лет.

В животе заурчало.

– Кажется, твой желудок против такого отношения, – Дэн взял меня за плечи и силком усадил на дубовый стул.

Кофе с сердечком из корицы манил, но я держалась.

– Просто посижу с тобой.

На стол поставили яичницу с сыром. Надо же, вкусы Дэниела не изменились. Мама часто готовила ему такой завтрак, когда Лоэры уезжали в командировку и он оставался у нас ночевать.

– На, – Дэн положил передо мной пластинку с таблетками, – знойная женщина.

Придурок!

Я схватила блистер и помчалась в номер, где, изрыгая проклятия, запила пилюлю, тонкий стакан чудом уцелел. Потом расплатилась с сонной хозяйкой и по ещё не расчищенным сугробам отправилась на вокзал. Дэн догнал меня у кассы, протянул бутылку йогурта и попытался что-то сказать.

– Ни слова!

До Тила мы доехали в молчании, также в молчании дошли до Блоссом-лэйн и расстались у липы, разделявшей наши дома.

Глава третья

Ветер гнал облака по небу, кухня попеременно заливалась солнцем и выцветала.

Мама пекла оладьи. Это то, что всегда меня успокаивало. Как и расчёсывание волос, чем я собственно и занималась вот уже десять минут. Но привычные жесты помогали мало. Я вскипала, ненадолго остывала и опять пузырилась гневом.

– Явился через семь лет. Как ни в чём ни бывало! Ни одной строчки за всё время, ни одного звонка. Приехал. Надо же! Осчастливил. Заботливый какой…

– Признайся уже. Столько лет по нему сохнешь, – Рита, заскочившая к нам за набором для барбекю, намазывала клубничный джем на пышный оладышек.

– Кто сохнет? Я? Да кому нужен этот придурок без памяти и совести?!

– Тебе. Все об этом знают, кроме тебя. Сколько раз пыталась на свидания ходить, а всё без толку.

Я пыхтела, однако ответить по сути было нечего, только если поправить сестре причёску. Но пока её спасал стол.

– Девочки, не ссорьтесь.

– На правду не обижаются, – Рита допила чай, чмокнула родителей на прощание и обернулась, уходя: – Смотри, не упусти своё счастье.

Я опять вспыхнула и швырнула расчёску в закрывающуюся дверь.

– Да какое это счастье, боль одна и разочарование!

– Ешь! – мама поставила передо мной тарелку с горкой оладий. – Сегодня ещё много дел.

Заказов много – это точно. Пахло так соблазнительно, что решение отложить войну века пришло само собой. Мама была со мной согласна. Папа, увлечённо читающий свежий номер «Таймс», тоже не возражал.

Чуть позже в подсобке нашего магазина я составляла очередной букет и думала.

Хлопала дверь. Звенел колокольчик. Мама общалась с покупателями, обзванивала клиентов и поставщиков. Всё было так, как всегда, и не так. Будто где-то рядом заложена бомба с часовым механизмом, которая должна вот-вот рвануть.

Я потрогала щёки. Таблетка подействовала, отёк почти спал.

Надо же иметь аллергию на холод. Лучше бы я имела аллергию на Дэниела. Тогда бы не влипла так глупо, и сердце не болело бы столько лет.

Когда я в него влюбилась?

Классе в третьем, наверное.

Когда он отбил мой обед у старших мальчишек и, едва улыбаясь кровоточащими губами, принёс мне. Мы разделили наш трофей. Не помню, что мы ели, но как же это было вкусно!

И он называл меня Мари, а не этим противным, протяжным Мэри. В тот день моё имя в его устах прозвучало как самая прекрасная песня, из когда-либо слышанных мной.

С тех пор я не могла терпеть рядом с ним других девчонок. А Дэн был так красив и благороден, что они, как пчёлы, липли к нему. Особенно Карен. Белокурая фея-ангелочек, живущая на соседней улице. К старшим классам самая популярная девчонка школы.

Когда я наконец решилась признаться, в последний школьный День святого Валентина, и, как полная дура, о боже, держа собственноручно приготовленный шоколад, пришла на наше место – укромную полянку за зелёной калиткой, то увидела там целующуюся парочку.

– А-а, Мари, привет. Мы с Карен решили встречаться, – каждое слово Дэниела вбивало нож в моё сердце всё глубже и глубже. – От кого шоколад?

– Что? А-а, шоколад… От Брайана. Рада за вас, – помню, смогла выдавить эти слова из себя. И зачем? Ради приличий?

Мой подарок остался в ближайшей урне, и я возненавидела этот глупый праздник с его придурошными традициями.

Потом Дэн поссорился с отцом и уехал в столицу, выбросив наш провинциальный городок из головы и оставив безутешную Карен. Она до последнего уговаривала его «не дурить», надеясь на выгодный брак, а после расставания