Бруно заставил себя усмехнуться. Во дает, испугался карлика в маске! В любом другом городе такое можно простить. Но в Венеции! В городе, где каждый второй житель никогда не снимает бауты, а карлики в почете при любом уважаемом палаццо… Как мавров в Африке пугаться!

Мальчишка вернулся к двери и выглянул в окошко. Так и есть — карлик в маске! От сердца отлегло.

Обычно в маске «доктора чумы» человек походил на аиста, тощего и нескладного. Но из-за роста карлик выглядел скорее как северная птица гагара. Очень сердитая гагара. Он подпрыгивал на месте и колотил по двери тростью с блестящим набалдашником.

— Синьор? — позвал Бруно. — Чем могу… ик… быть полезен, синьор?

Птичий клюв повернулся к мальчишке. Глазницы маски закрывали круглые черные стекла, блестящие от воды; тяжелый плащ трепыхался под порывами ветра.

— Наконец-то! — голос карлика напоминал скрип ржавых дверных петель. — Я думал, меня хотят утопить!

— Утопить, синьор? — растерялся Бруно и тут же понял, в чем дело. — О!

Не зря звонил колокол на кампанелле: море пришло на улицы Мурано. Вода быстро прибывала; скоро передвигаться по городу можно будет только на лодке или на ходулях. Ни того, ни другого у карлика не было. Он рехнулся, выходить во время наводнения на улицу? Да первая же волна скроет его с головой!

— Простите, синьор! — затараторил Бруно. — Я сейчас…

Мальчишка загремел засовами. Едва дверь приоткрылась, карлик протиснулся в дом, отодвинув Бруно тростью. Следом за ним хлынул поток холодной соленой воды. Бруно глазом не успел моргнуть, как оказался с насквозь мокрыми ногами.

— Уф… — выдохнул Бруно. — Ну и погодка сегодня… Того и гляди, снег пойдет.

— Да.

Карлик остановился на ступенях лестницы, ведущей в мастерскую, кривой клюв покачивался напротив лица Бруно. В черных стеклах глазниц отразилась бледная физиономия мальчишки.

— Это дом Пьетро Аретти? — проскрипел карлик. — Мастера зеркал?

— Да, — закивал Бруно. — А вы, синьор… ик… случаем, не лекарь?

Карлик помедлил с ответом. Клюв маски склонился к земле.

— Можно сказать и так.

Бруно передернуло. Что за голос! Как гвоздем по стеклу… Отблески желтого света из мастерской вспыхнули в черных очках — точно в глубине глаз полыхнуло настоящее пламя. Бруно едва удержался, чтобы не перекреститься.

Мальчишка поджал губы. Все в порядке, это лекарь. Он пришел, чтобы помочь…

На Мурано, правда, отродясь не было лекарей-карликов, но Бруно быстро решил эту задачку. Лекарь-карлик наверняка есть у дожа. Вот тот и послал его к Аретти — дож ценил и уважал мастера. Как бы нелепо не звучало подобное предположение, Бруно заставил себя в него поверить. Нутром почувствовал — так будет безопаснее.

— Ик… Он очень плох, синьор. У него жар… Боюсь, если ему не помочь, он может и умереть…

— Как жалко, — сказал карлик.

Под тяжелой меховой накидкой мастер Аретти сжал ребристую рукоять стилета. Оружие истинного венецианца: трехгранный клинок, острый как змеиное жало. Но тяжесть кинжала не успокаивала. Какой толк от оружия, когда враги — лишь тени в зеркалах?

В глубине амальгамы Аретти различал расплывчатые человеческие фигуры. Говорят, зеркала ничего не забывают: все, что когда-либо в них отразилось, остается в них навечно. А еще говорят, они похищают души. И если долго смотреться в зеркало, можно лишиться рассудка.

Аретти не верил этим россказням. Что такое зеркало? Тонкая пленка ртутного серебра на стекле и за ней ничего нет. Нет никаких теней и туманных фигур, они ему только мерещатся. Видать, от холода его разум совсем помутился. Нужно больше света, больше свечей!

Тени стали ближе. Еще немного и…

— Синьор! — послышался писклявый голосок подмастерья.

Аретти без сил откинулся на деревянную спинку кресла.

— Где ты шлялся, diavoleto? Я же сказал принести свечей!

Мальчик топтался у двери. Аретти едва разглядел его лицо. Рядом с Бруно маячило невысокое существо — черное, с белой головой и длинным клювом.

— Синьор, — Бруно склонил голову. — К вам посетители, синьор…

— Кого ты притащил, гадкий мальчишка? — Аретти прищурился. — Это гагара? Вышвырни ее на улицу. Здесь не зверинец.

«Гагара» издала странный скрипучий звук.

— Это лекарь, — поспешил сказать Бруно.

— Неужели? Не мелковат ли он для лекаря?

Аретти наклонился вперед, разглядывая посетителя. Белые пятна сложились в маску «доктора чумы».

— Меня зовут Коппелиус, — представился гость.

— А… — протянул Аретти. — Я слышал о тебе… Бруно!

— Да, синьор?

— Бруно… Тебе надо навестить батюшку.

— Синьор? — мальчишка растерялся. — Прямо сейчас?

— Немедленно. Беги домой. Твоя семья обрадуется, что ты их не забываешь.

— Синьор! Я не могу вас оставить! Батюшка очень рассердится, когда…

— Я твой мастер, — перебил его Аретти, — и ты обязан меня слушаться! Отправляйся домой.

— Синьор, — предпринял последнюю попытку Бруно. — На улице ночь, и наводнение началось…

— Значит, тебе надо поторопиться, — резко сказал Аретти. — За меня не беспокойся: доктор за мной присмотрит.

Бруно посмотрел на карлика. Тот переминался с ноги на ногу, птичий клюв маски резко поворачивался то в одну, то в другую сторону.

«Это лекарь, — повторил себе мальчишка, — он пришел, чтобы помочь»…

Не сказав ни слова, Бруно развернулся и сбежал по лестнице к двери.

— Он хороший мальчик, — сказал Аретти, когда шаги Бруно стихли внизу. — И он ничего не знает.

— Тем лучше для него, — скрипнул Коппелиус. — Многие знания — многие печали.

Карлик прошелся по комнате, заглядывая в каждое зеркало. Аретти следил за его перемещениями, крепко сжимая рукоять стилета.

— Чудненько, чудненько, — проговорил Коппелиус. — Замечательная работа! Вы мастер своего дела.

Он постучал набалдашником трости по резной раме. Аретти показалось, что по амальгаме пробежала рябь. Как от камня, брошенного в воду. Мастер замотал головой, прогоняя наваждение. Это просто задрожало пламя свечей…

Он присмотрелся к трости карлика: из гладкого черного дерева, блестящая, а внутри наверняка скрыт острый клинок. Но куда больше Аретти заинтересовал серебристый набалдашник. Он ожидал чего-то мрачного и зловещего, вроде ухмыляющегося черепа. Однако трость карлика украшала фигурка птицы, похожей на голубя.

— Да, — Коппелиус снова провел тростью по зеркалу. — Замечательная работа. Французам никогда не достичь такого совершенства!