открыли мигающий глаз и снова сомкнулись.

— Антони-и-ина…

— Ты что, беременна? — удивилась Тоня.

— Ну…

Может быть, потому и моется так поздно, чтобы никто не видел?

— Как же это тебя угораздило? — спросила Тоня, обдумывая в это время, как ей уговорить Федотову.

Место в общежитии та недавно получила, отгулом и приплатой ее не соблазнишь, да и где ее взять, приплату… Нелегко вытащить человека из-под душа после ночной смены снова в цех.

— А чаго? — откликнулась Федотова. — Или у меня пуза бракованноя?

— Ты уж как скажешь, — фыркнула Тоня.

Не рассмеяться значило потерять налаживающийся между ними контакт. Сколько ее помнила, эта маленькая юркая женщина долгом своим почитала всех смешить. Себя не жалела, равно радовалась и смеху над своими шутками, и смеху над собой. Это уж Тоне особенно повезло — встретить в душевой именно Федотову.

— Гринчук сегодня на работу не вышла, — осторожно сказала она.

— Мабыть, осложнение, — покачала головой Федотова со всегдашней своей готовностью пожалеть. — Вот Галина…

Тоне некогда было сейчас говорить о Гринчук.

— Вторые бегуны стоят. Цех остановим.

Федотова пригорюнилась. Тоне было скверно, словно она у ребенка обманом игрушку отбирала. Если б та умела отказывать…

— Ты ж знаешь, за мной не пропадет. Выручи сегодня, а?

Женщина под душем ответила вяло:

— Добра, Антонина. Я зараз прыду.

И обещать ей ничего не пришлось.

Тоня торопливо переоделась в гардеробе в рабочее белье и платье, натянула сверху черный халат и побежала на участок. Не дожидаясь Федотовой, включила вторые бегуны, сама встала за пульт.

И у Федотовой любовь. Такая болтливая, а вот не рассказывает.

Эстакада с лентами отгораживала площадку бегунов от остального участка, сквозь стальной переплет Тоня видела, как у конторки топчется технолог Валя Тесов, разыскивает ее. Опять будет приставать со своей селитрой. Тоня надеялась, что он не заметит, но он заметил и, нырнув под ленты, оказался рядом.

— Привет, Антонина, хошь анекдот?

— Хочу, — сказала и тут же пожалела: мало ли что он может ляпнуть, потом не знаешь, что и ответить.

— А ты мне что за это? Селитру попробуешь?

Он всегда начинен новыми идеями. Всякими — и хорошими и нелепыми, где уж Тоне разбираться. Теперь у него идея сэкономить щелок в смеси за счет добавок селитры.

— Не нужен мне твой анекдот, только отстань с селитрой, — сказала она.

— Антонина, ты не понимаешь. Двадцать пять процентов щелока экономим! Давай рацию кинем. Кучу денег загребешь.

«Рацию кинуть» — значит рационализаторское предложение написать. Тесов приглашав в соавторы — не только из корысти, но и по дружбе.

— Кстати, — вспомнила Тоня. — Одолжи до получки.

— Сколько? — Он забренчал мелочью в кармане.

Она только рукой махнула. Ей нужно было тридцать рублей. Жанна вчера предложила английские туфли — самой велики, — а теперь Тоня подумала: отчего не сделать себе подарок? Тридцать пять лет…

— Антонина, так пишем рацию? Деньги же сами в руки плывут!

— Ну да, получу десятку…

— Полсотни!

— Ну полсотни, а потом срежут нормы на щелок, как работать буду? Вдруг в один прекрасный день селитру твою не завезут? Зачем мне лишние хлопоты?

На это Вале нечего было возразить.

— Частный собственник ты… Негосударственно мыслишь… Лишь бы себе спокойнее.

— Твоя селитра революцию не сделает. Научно-техническую.

— У тебя, Антонина, неправильное представление о революции.

— Иди себе, Тесов, куда шел.

— Со всеми вытекающими последствиями.

— Иди, иди.

Тоня сегодня еще не была у пескодувок, она спешила, но Валя не отходил:

— Ладно, слушай анекдот. Даром рассказываю. Важник утром накрутил хвост моему начальнику — брак-то в марте вверх полез, и тот теперь сидит, сочиняет. Что бы ты думала?

— Проект распоряжения?

— Точно. «Начальника стержневого участка Антонину Брагину лишить премии за март месяц на сто процентов». Это рублей сорок, а?

— За что?

— Работали вчера на негодном щелоке?

— Мы и сегодня работаем. А если другого нет?

— Ну, Антонина!.. Так виновных никогда не найдешь. Брак есть — должны быть и виновные. Вот Корзун и сочиняет…

— Все вы в техчасти сочинители, — сказала Тоня, а Валя, воздав Тоне добром за зло, довольный собой, заспешил дальше.

«Брак есть — должны быть и виновные». Это Тоне объяснять не надо. Тем более что в марте брак полез вверх. Еще бы ему не полезть. Людей не хватает.

Тоня обдумывала Валину новость.

Корзуна можно понять. Он начальник техчасти. Он первый отвечает за брак. Важник, конечно, уже кричал в кабинете: «Я неграмотный! Я слушать ничего не хочу! Или твоя технология ни к черту, или ее не выполняют! Тогда дай мне виновного!» Вынь да положь ему виновного. А тут Брагина работает на негодном щелоке. И искать не нужно. Садись и катай распоряжение.

Однако Тоня не собиралась уступать. Как только освободилась от самых срочных дел, позвонила из своей конторки Корзуну.

— А, Антонина. — Конечно, он не обрадовался. — Как жизнь?

— Тридцать рублей не одолжишь? — спросила Тоня.

Она подумала: если у него есть, то сейчас, когда он пишет распоряжение, чтобы лишить ее денег, последние отдаст.

— Поищем, — оживился Корзун. — Для хорошего человека…

— Спасибо, — перебила она холодно. — Значит, до получки. А сейчас я к тебе вот по какому делу: щелок завезли с низким удельным весом.

Корзун долго молчал, соображая, куда она клонит. Тоня разглядывала прокопченный потолок. Вдоль грязных стен стояли деревянные лавки, а у мутного окна — Тонин стол с телефоном и школьной чернильницей. Столешница из крашеной фанеры вся была изрезана ножом — именами и женскими фигурками. Тоня заметила свежие чернильные каракули и стала машинально разбирать их, пока не поняла, что читает похабщину.

— Ты не мне звони, — наконец ответил Корзун. — Снабженцам.

— Другого щелока не будет, — сказала Тоня, замазывая пером надпись на столе. — Или работать на этом, или цех остановить. Ты начальник техчасти. Ты решай.

— На негодных материалах работать нельзя.

— Значит, не работать? Стоять?

— Это твое дело. Я тебе не начальник.

— Дай предписание, что на этом щелоке нельзя работать. Тогда я не буду.

— Не дам. Есть технические условия, там все сказано.

— А начальник техчасти у нас есть? Чтобы оперативно решать?

— На негодном щелоке работать нельзя.

— Дай предписание.

— Нечего бюрократию разводить, понимаешь.

Боится. Останови цех — Важник с потрохами съест. Тоня выдвигала и задвигала ящик стола. Он был набит всякими бланками, штуцерами и гнутыми проволочками — кусочками арматуры. На одну проволочку кто-то нацепил окурок «Беломора».

— Значит, работать? — Тоня повысила голос, разозленная видом окурка в своем столе.

— Я же тебе сказал…

Открылась железная дверца конторки, Валя Тесов втащил бракованный стержень — бурую загогулину из твердой смеси.

— Здравствуй, Николай Александрович! — сказала Тоня так, чтобы