и помогал иностранным студентам освоиться в чужой стране. Откуда у меня семнадцатилетнего взялось столько энергии? Смог ли бы я сейчас также? Кажется, с годами я становлюсь занудой. Может, аспирантура наложила свой отпечаток. Или это неизменный признак взрослости.

Надо было доставить находку в бюро поиска.

Но как же я узнаю эту девушку без шарфа?

Серое пальто (в таком ходит пол-Москвы). Каштановые волосы, слегка вьются на концах.

Да и зачем мне ее узнавать?

Я чувствовал легкую грусть – без нее будни станут еще более невзрачными. Она залетала в вагон, успевая подтянут за собой длиннющий красный шарф, пританцовывала в такт неслышной мне мелодии из наушников, доставала потрепанную книгу из эко-сумки.

Возможно, она студентка. Приехала в Москву из провинции. Этот шарф ей связала бабушка и, провожая в столицу, несколько раз перекрестила и прижала к своей морщинистой щеке. Может, она даже одна из моих студенток? Сидит на моих лекциях на последнем ряду в наушниках, и лекция ей совсем неинтересна.

Или она коренная Москвичка. Живет в центре, ходит в модную кофейню, пьет смузи и лавандовый раф.

Может, она заметила, что я наблюдаю за ней, и затеяла какую-то игру? В самом деле, почему бы не подшутить над высоким долговязым парнем в квадратных очках, в пальто как с чужого плеча и поношенных кедах?

На следующией день после шести пар я мчал в Котельники на склад забытых вещей.

После усталого скрипящего поезда Сокольнической линии новенький вагон Таганско-Краснопресненской напомнил космический корабль. До Котельников добрался без четверти восемь, за пятнадцать минут до закрытия.

– Из-за шарфа ехали? Могли смотрителю станции передать.

– Правда? А я и не знал. Да я тут недалеко…

Сотрудница бюро качает головой.

– Едва ли хватятся. У меня тут целый гардероб. Полгода повисит – и до свидания.

Осматриваю ее владения.

– Извините, а вы не могли бы сообщить мне, когда он найдется?

– Таким мы не занимаемся.

– А если я сам буду звонить, уточнять… Понимаете, это девушка… Может, она мерзнет без шарфа?

Женщина смотрит на меня внимательно.

– Как вам угодно. Только учтите. Вы тут не один такой.

Киваю. Я тут такой не один. Москва постоянно напоминает об этом.

Вдруг понимаю, что забыл в университете план занятий. Сажусь в последний вагон, чтобы, выйдя из поезда, сразу свернуть налево. Спускаюсь по подземному переходу – и вот оно, главное здание. Завтра веду семинар у первокурсников. Девять лет назад я был на их месте: с благоговением входил в аудиторию МГУ, боялся, что меня раскусят, вычислят, что все мои медали и грамоты – чепуха. Что таким, как я, здесь не место. До сих пор иногда ловлю себя на этой мысли.

Поначалу я звонил в бюро каждые два-три дня, потом раз в неделю. Разместил объявление на странице «Бюро находок» Вконтакте, но никто не откликнулся.

Я уверен, что несколько раз видел на улице эту девушку. Правда, издали. Она прыгала по лужам возле детской площадки. Читала вслух Бродского у входа в старинный особняк с массивными деревянными дверями. Передразнивала собаку, кормила кота сосиской, собирала опавшие листья.

Или все это я сам себе придумал.

Мне свойственно придумывать то, чего нет. Это делает жизнь интереснее.

Я сидел над докторской и смотрел в окно. Желтые листья раскачивались на фоне голубого неба. Зачем мне все это? Я мог бы также прыгать по лужам, собирать листву, читать стихи Бродского и Ахматовой – вслух, во всеуслышание, или тихо-тихо, себе под нос. Зачем мне докторская, пары, семинары? Мне хотелось подставить лицо солнечным лучам, вдохнуть московскую осень, а я закопался в книгах. Но я же сам это выбрал. Сам. Надо почаще себе об этом напоминать.

После солнечного сентября пришел дождливый октябрь. Наступили те самые промозглые осенние дни, когда отопления еще ждать и ждать, а температура по ночам опускается ниже ноля, и кончики пальцев зябнут, если долго сидеть за книгой или ноутбуком. Я купил недорогой обогреватель, чтобы моя дорогая хозяйка-профессор не мерзла. Утром она выносила его на кухню, чтобы я пил кофе в тепле.

Я продолжал звонить на склад, но энтузиазма заметно поубавилось.

К середине декабря я понял, что все бесполезно, пришел в бюро и попросил отдать мне шарф. Обмотался им и побрел домой.

Зима выдалась холодной и бесснежной. Сначала я думал спрятать шарф подальше в шкаф, но теперь все чаще обматывал его вокруг шеи. Своей хозяйке он все равно не нужен. Я бродил под стальным московским небом, лепил снеговиков, отламывал сосульки.

Близился Новый год. Мои планы поехать на праздники домой накрылись медным тазом – попросили подежурить в университете, я не смог отказать. Все разъехались, даже моя старушка-профессор покинула Москву: уехала к внукам.

Тридцать первого декабря после пересдач и скромных поздравлений на кафедре я направился к метро. До меня донеслось звонкое «остаемся зимовать…», у перехода стояла девушка с гитарой.

Она совсем не походила на владелицу шарфа: блондинка, очень худая, кожа бледная, пирсинг на губе. Шея голая, хотя на улице минус двадцать.

Я как-то машинально снял шарф, достал сторублевую купюру (единственное, что обнаружилось в моем бумажнике, да и кто сейчас носит с собой наличку) и положил в раскрытый чехол.

Я знал, что это не она, и что, вероятнее всего, эта девушка никогда не наденет шарф. Но ей он был нужнее.

Так я попрощался со своей доброй приметой.

Новый год наступил тихо. Первого января я безвылазно просидел дома, впервые за долгое время променяв книги на фильмы. Второго января понял, что надо что-то делать, взял коньки и поехал на Красную площадь. Спускаясь по эскалатору, я заметил, что по соседней стороне вверх движется что-то красное. Очки запотели, и я не смог рассмотреть.

Но на душе потеплело.

Тот ли самый шарф это был? Я затрудняюсь ответить. Но одно могу сказать: день выдался замечательный.