Однако одно дело сознательно идти на риск, и совсем другое – пасть жертвой смерти неожиданно и беспричинно или мучиться от этого непонятного страха, который ей с трудом удавалось побороть. Страх возникал всякий раз, когда она надолго уезжала из дома или оказывалась посреди толпы. Так же тревожно ей было видеть болезненное помутнение сознания отца, которое шутя уничтожало все знания и воспоминания, оставляя нетронутой лишь пустую телесную оболочку.

– Я всю ночь буду здесь ездить, – пообещал Фрейли.

– Значит, мы встретим вас, когда закончим у Джейми Меткафа.

– Я не стану вас больше беспокоить, мисс. Знаю, как это тяготит вашего отца.

– Благодарю.

Фрейли в знак приветствия поднял руку и направил коня в сторону.

Джиллиан ласково понукала Куинни, чтобы та бежала быстрее, а когда фургон слегка тряхнуло, ее отец проснулся.

– Джиллиан? – окликнул он дрожащим голосом и повертел головой. Она поняла, что отец удивился, обнаружив себя не в постели, а в ночном лесу и увидев темное небо, деревья и безлюдную дорогу впереди.

Джиллиан воспрянула духом. Нерешительным отец становился только в периоды просветления, когда освобождался от мрака, затуманивающего сознание, и понимал, что лишается рассудка. Если хоть ненадолго он сохранит способность к восприятию, то сможет вспомнить, как надо лечить Джейми Меткафа, чтобы его спасти. Она слишком хорошо понимала, что овладела лишь малой частью искусства, запрятанного в глубине слабеющего разума отца.

– Папа! Ты помнишь Джейми Меткафа? Ты еще вправлял ногу его жене Мэри, когда ее лягнула корова, а цирюльник был настолько пьян, что все лишь испортил… Так вот, теперь болен ее муж. Я испробовала все, чему ты меня учил, чтобы ему стало легче дышать, но ни одно средство не помогло.

Уилтон Боуэн смотрел на дочь, сонно моргая.

– Постарайся вспомнить, – настаивала она, – Джейми не может спать. Если он пытается уснуть, то чувствует, как будто гора давит ему на грудь. Ему приходится бороться за каждый вдох, он не может дышать, не прилагая чрезмерных усилий. Папа, он умирает.

Уилтон Боуэн нахмурился. Он хотел было заплакать от собственных усилий, которые ему приходилось прилагать, чтобы думать, вспоминать; но вдруг лицо его просветлело, став гладким и спокойным, как у ребенка. Джиллиан поняла, что снова его потеряла.

– Он не может дышать, – прошептала она.

– Вздор! – воскликнул Уилтон с самоуверенной веселостью, которая всегда была признаком болезни и умирания, и похлопал дочь по руке. – Ты красивая, молодая, здоровая женщина.

– Не я, папа. Джейми Меткаф. Постарайся сосредоточиться.

– Постарайся сосредоточиться, – повторил он. Они обычно так делали, чтобы он мог удерживать рассудок над болезнью и слабостью, пока она подсказывала, что говорить, подводила к тому, чтобы назначить подходящее лекарство.

Уилтон потеребил руку Джиллиан, пытаясь освободить ее от вожжей, и она не сопротивлялась, поскольку отчаяние лишило ее сил.

Отец прижал ее руку к своей груди и сделал глубокий вдох.

– Вот как надо правильно дышать. Вдох. Выдох. Дыши, как я.

– Трудно дышать не мне, а Джейми Меткафу.

– Неудивительно, что вы не можете дышать, барышня, – ворчал он. – Вы раздражительны и слишком много спорите. Я скажу дочери, она приготовит вам успокоительную микстуру.

– Я твоя дочь, папа, – прошептала Джиллиан. Душа ее разрывалась от боли.

– Делайте, как я говорю. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. – Отец не обращал внимания на ее отчаяние. Он успокаивающе похлопал ее по руке и опять затих в своем углу. Сделав еще несколько нарочито глубоких вдохов и выдохов, он вскоре забыл, почему так тяжело дышит, и снова заснул.

Итак, все бесполезно. В эту благоухающую лунную ночь смерть заберет Джейми Меткафа.

Ее мечты тоже придется похоронить. Уже несколько недель Джиллиан старалась не замечать признаков того, что состояние ее отца ухудшается. Увы, периоды просветления сократились настолько, что их уже не хватало, чтобы обсудить состояние человека, который в ту минуту не сидел перед ним.

Скоро наступит день, когда его с трудом обретенное искусство совсем погибнет, и они не смогут больше дурачить людей, внушая им, что Уилтон Боуэн сумеет их вылечить. Все будет кончено. Однажды все поймут, что ее отец больше не в состоянии их лечить, и снова начнут искать знахарей, шарлатанов, суеверных старух, а Джиллиан уединится с отцом за стенами деревенского дома, и будет ухаживать за ним остаток его дней и… И больше ничего. Тоже своего рода смерть. Конец. Ей вдруг захотелось, чтобы неопределенные безликие враги обрели наконец форму, и она смогла наброситься на них с кулаками и избить в отместку за крушение своих надежд.

Обида захлестнула Джиллиан, в то время как разум ее отчаянно протестовал. Джейми Меткаф пока молод, ему рано умирать. Отец слишком дорогой и любимый человек, чтобы потерять его, да еще таким образом, когда сердце разрывается от боли за него. Она чересчур долго пряталась, прежде чем научилась преодолевать свои страхи. Она становилась смелее, увереннее с каждым днем, втайне приобретая врачебные знания. Невыносимо было сознавать, что все так стремительно разрушилось.

Смерть была чудовищем независимо от того, высасывала ли она жизнь и рассудок мужчины или скромные мечты женщины. Чудовище.

Джиллиан закрыла глаза, спрашивая себя, не лишилась ли она и сама рассудка. Может быть, ей следовало прекратить бессмысленную борьбу, забыть о том, что необходимо привезти лишенного разума отца к умирающему человеку, которого она не сможет спасти, и остановить бег терпеливой лошади по залитой лунным светом дороге? Чего проще – укрыться за стенами своего дома и жить там тихо и мирно…

Но Куинни продолжала стучать копытами, а отец все так же равномерно похрапывал. Понятно, сидя без дела и надеясь, что смерть заберет ее, ей ничего не решить.

Джиллиан неохотно открыла глаза и тут же снова закрыла, чтобы рассеять возникшее жуткое видение. Когда она осмелилась вновь взглянуть сквозь ресницы, то обнаружила, что смерть ждет ее, как она только что опрометчиво того пожелала.

Смерть стояла посреди дороги – призрак в человеческом облике, но такой огромный, темный и пугающий, что его густая чернота могла поглотить их всех. На смерти был черный плащ, развевающийся на ночном ветру, и капюшон как у друидов, закрывающий лицо, но не скрывающий злых намерений.

Смерть пришла за ней, Джиллиан была в этом абсолютно уверена.

Сердце ее забилось с непривычной силой, но она тут же взяла себя в руки.

– Вперед, Куинни! – Она намеревалась проехать сквозь этот стоящий на дороге кошмар, ведь фигура смерти – всего-навсего галлюцинация…

И тут лошадь рванулась в сторону. Это было странно: спокойная старая Куинни не стала бы шарахаться от привидения.

Прежде чем Джиллиан успела оказать сопротивление или убедить себя, что кобыле просто передался ее страх, рука чудовища схватила уздечку, и фургон остановился. Джиллиан попыталась сохранить равновесие и одновременно обхватила одной рукой отца, чтобы не дать ему удариться головой о переднюю стенку повозки.