Эльдарка уже двигалась. Она превратилась в черное пятно, зигзагами несущееся сквозь потоки дождя. Под ногами ее расцвели венчики разрывов. Ураган снарядов обрушился на каменную кладку. Осколки посыпались градом.

Только что убийца мчалась по парапету, а уже в следующую секунду она просто-напросто исчезла, растворившись в тенях.

Талос не стал подниматься на ноги. Пророк даже не был уверен, удастся ли ему это. Он закрыл единственный уцелевший глаз. Второй превратился в слепой и кровоточащий комок боли, и с каждым биением двух сердец от него в глубь черепа шла глухая пульсация. Бионическая рука, дрожащая от повреждений суставов и нервных соединений, активировала вокс на вороте доспеха.

— В следующий раз я послушаюсь тебя.

Сквозь оглушительный рев двигателей вертикального взлета прорвался голос, доносящийся из внешних динамиков катера. Помехи лишили слова всякого выражения.

— Если мы не выйдем из боя сейчас, следующего раза не будет.

— Я велел тебе уходить. Я отдал приказ.

— Господин, — затрещали динамики в ответ, — я…

— Убирайся, будь ты проклят!

Когда Талос взглянул на корабль в следующий раз, две фигуры стали видны более четко. Они сидели рука об руку в пилотских креслах.

— Я официально извещаю, что ты больше не состоишь у меня на службе, — скороговоркой передал он по воксу и снова расхохотался. — Уже во второй раз.

Но катер остался на месте. Двигатели жутко ревели, омывая бастионы волнами раскаленного воздуха.

На сей раз сквозь хрип вокса прорезался женский голос:

— Талос.

— Бегите. Бегите как можно дальше отсюда и от этого мира, несущего одну смерть. Бегите в последний город и садитесь на первое же судно, покидающее планету. Империум приближается. Они станут залогом вашего спасения. Но помните о том, что я сказал. Все мы — невольники судьбы. Если Вариилу удастся вырваться живым из этого безумия, однажды он придет за ребенком. Неважно, как далеко вы убежите.

— Возможно, он никогда нас не найдет.

Смех Талоса наконец-то утих, хотя пророк продолжал улыбаться.

— Молитесь о том, чтобы не нашел.

Вдох ножом вошел в его разорванные легкие. Он привалился спиной к зубцам стены, закряхтев от боли в переломанных ребрах. Серая мгла медленно затягивала мир вокруг. Пальцы потеряли чувствительность. Пророк положил одну руку на потрескавшийся нагрудник с ритуальным изображением оскверненной аквилы, дочиста отполированным дождем. Вторая легла на болтер — оружие Малкариона, которое Талос выронил раньше, во время боя. Окостеневшими пальцами пророк закрепил двуствольный болтер на бедре и снова медленно втянул ледяной воздух в легкие, не желавшие больше дышать. Кровоточащие десны окрасили зубы в розоватый цвет.

— Я иду за ней.

— Не будь идиотом.

Талос поднял голову, позволяя струям дождя смочить лицо. Странно, что мимолетное милосердие заставило их поверить, будто они могут говорить с ним в таком тоне. Он заставил себя подняться на ноги и зашагал по бастионам из черного камня, сжимая в руке сломанный клинок.

— Она убила моих братьев, — сказал пророк. — И я иду за ней.

Потому что мы братья. Мы видели, как меч и пламя несли гибель примархам, и от наших деяний Галактика заполыхала в огне. Мы предавали других, и нас предавали в ответ. Мы проливаем кровь во имя неясного будущего и сражаемся за ложь, которой потчуют нас наши вожди. Что нам осталось, кроме кровных уз? Я здесь, потому что вы здесь. Потому что мы братья.

Яго Севатарион, Севатар, Вороний Принц. Процитировано по книге «Темный путь», глава VI: «Единство».

Пророк распахнул глаза, и видение поблекло, сменившись красным полем тактического дисплея. После безумия сна это привычное зрелище утешало. Так он видел мир большую часть времени, и пляшущие перекрестья целеуказателя, следующие за его взглядом и расширявшие границы естественного зрения, тоже успокаивали и радовали глаз.

Кошмар уже истончился и ускользал прочь. Смутные картины проносились чередой, пока пророк пытался вспомнить свой сон. Дождь на бастионах. Ксеносовская дева с мечом. Катер, расстреливающий черные камни.

Нет. Все померкло. Остались лишь тени — бессвязные ощущения и образы, и ничего больше.

В последнее время так случалось все чаще. Видения рассеивались и ускользали, хотя прежде клеймом горели в его памяти. Похоже, это было побочным эффектом увеличения их частоты — однако, не понимая происхождения и принципа действия своего дара, пророк не мог сказать наверняка.

Талос поднялся с пола, куда рухнул в начале приступа. Молча, стоя посреди своей небогатой оружейной комнаты, он поигрывал мускулами, то напрягая, то расслабляя их, и поворачивал шею, восстанавливая кровообращение и проверяя соединения интерфейса. Броня из многослойного керамита — отчасти древняя и неповторимая, отчасти добытая в недавних боях — гудела и взревывала в такт его движениям.

Он шевелился медленно и осторожно, ощущая дрожь в мышцах, слишком долго сведенных судорогой. Спазмы пробегали по рукам и ногам, не считая аугметической конечности. Та отзывалась на команды мозга с запозданием — ее внутренние процессоры все еще синхронизировались с импульсами от пробудившегося разума. Однако бионическая рука пришла в норму первой, несмотря на задержки нейроинтерфейса. Талос встал именно с ее помощью, вцепившись стальной кистью в стену. Сочленения доспеха недовольно рявкали даже при этих скупых движениях.

В реальном мире пророка ждала боль. Она обрушилась на него сейчас — все та же пытка, ядом бегущая по венам. Он яростно выдохнул почти беззвучное проклятие, не заботясь о том, что вокс превратил слова в рычание, эхом раскатившееся по пустой комнате.

Сон. Суждено ли им быть преданными или, наоборот, стать предателями? Судьба чаще подбрасывала им второй расклад. Вознесенный многажды повторял: «Предай, прежде чем предадут тебя».

Как бы отчаянно Талос ни пытался удержать ускользающие видения, они лишь рассеивались еще больше. И боль не улучшала положения. Она хлынула внутрь, словно пытаясь заполнить дыру в его памяти. Прежде уже бывало, что боль ослепляла его на целую ночь. Этим вечером пытка была почти такой же жестокой.

Потянувшись к мечу и болтеру, Талос остановился в нерешительности. Оружие находилось там, где ему полагалось, — на полке у стены, пристегнутое кожаными ремнями. Это было странно. У Талоса имелось множество достоинств, но аккуратность среди них не числилась. Он не мог припомнить, когда в последний раз возвращался в свою комнату, раскладывал оружие в идеальном порядке и отключался в подобающем уединении. Вообще-то, он не мог припомнить ни единого раза, когда такое происходило.