в высоком головном уборе, к которому были прицеплены несколько тускло светящихся лампочек.

Разумеется, посыльный ни на мгновение не поверил этой особе: чего еще ожидать от мисс Гримм с Пыльной площади, дом № 18 – какие-то снеговики ей мерещатся…

– Заказ забирать будете? – раздраженно осведомился мистер Форгман. – У меня еще много адресов, знаете ли: Новый год близко…

…В доме № 18 было темно и холодно. Котел в подвале уснул, трубы перестали гудеть.

Слегка задрожали стекла, когда мимо проскрежетал трамвай, а потом все снова стихло.

Все часы в доме стояли, но Зои Гримм слышала тиканье.

Она почесала макушку и тряхнула головой, отчего путаная копна ее светлых волос заходила ходуном.

– Только не сейчас… – прошептала Зои. – Вот только этого мне сейчас и не хватало.

Мисс Гримм пряталась у окна.

Она сидела на полу, задрав голову, и пыталась понять, что происходит на улице. В эти мгновения Зои очень жалела о старом отцовском перископе, который она однажды разобрала, чтобы понять, как тот устроен, и так и не собрала обратно. Сейчас он бы пригодился…

На пол упала длинная тень в высокой шляпе. У окна кто-то стоял, выглядывая ее в темной квартире.

Это он! Подкрался!

Зои с тревогой глядела на замершую тень.

Нет, он ее не увидит! Ни за что не увидит, ведь она умнее: она погасила свет и спряталась.

Тень качнулась. Над головой зазвучал голос:

– Ну сколько можно тебя ждать, Тимми?

В ответ раздался детский голосок:

– Пап, ты видел этот паровоз? Если ты подаришь мне его на Новый год, я буду вести себя очень-очень хорошо!

– Не уверен, что ты достаточно хорошо вел себя в этом году, Тимми, – ответил отец. – Я не забыл, как ты швырялся пудингом в миссис Гроллхорт.

– Это когда ж было!

– Вчера. Пойдем, нам еще нужно купить гуся к праздничному ужину. Стоит поторопиться, пока всех не раскупили: не хочется ставить в печь тощую и грустную, как приютская крыса, птицу…

Голоса стихли. Тень уползла.

Мисс Гримм вздохнула с облегчением. Но тут же тоскливо закусила губу. Новый год уже завтра!

Зои окинула взглядом свою унылую гостиную. Никакого и намека на праздник! Взять поздравительную открытку, которую нужно раскрашивать, и залить ее угрюмыми темными красками, повозить в каминной саже, присыпать пылью, и выйдет это вот тоскливое место…

Снова затикали часы.

– Ну, нет! – воскликнула Зои и принялась яростно чесать голову.

Со стороны ее поведение могло показаться странным – что ж, она и была странной. Зои Гримм почти не выходила из дома и часами сидела у окна, наблюдая за площадью. У нее не было друзей, да и общение она поддерживала только с мистером Форгманом, посыльным из пассажа Грюммлера. Но и тот предпочитал поскорее доставить заказы и сбежать – только бы не говорить с этой чудачкой. Еще был господин доктор, очень красивый и интеллигентный джентльмен. У Зои ничего не болело, но она невероятно талантливо (как ей казалось) имитировала кашель и приходила к нему раз в две недели, посидеть в его кабинете, понюхать запах лекарств и… от господина доктора чудесно пахло кофе и корицей.

Зои Гримм тряхнула головой и прогнала из нее приятные мысли о докторе. Их тут же заместили неприятные мысли о снеговике. Вот ведь пронырливый хлыщ!

Она не боялась. Зои попросту не умела испытывать страх. Но чувство опасности и неопределенности вызывали у нее раздражение, а еще все происходящее она, скорее, воспринимала, как игру. Игру, которая может закончиться чем-то ужасным.

Второй раз снеговик появился вскоре после того, как мистер Форгман ушел.

Зои разбирала коробку из пассажа и бурно сожалела о том, что не заказала ежевичный джем, когда вдруг почувствовала, что на нее кто-то смотрит.

Она подняла взгляд и натолкнулась на круглую носатую рожу, глядящую на нее через окно.

Снеговик хихикнул.

Она своими ушами услышала это его мерзкое, самодовольное «Хи-хи-хи!», словно он только что получил премию за зловредность.

Зои машинально нырнула вниз и спряталась за креслом-качалкой. А потом с ловкостью мартышки-шпиона переползла к окну и замерла под ним, гневно сопя и во всех красках представляя себе, как она отделает этого пройдоху, если он только протянет свои гадкие ручонки, чтобы открыть окно.

Зои ждала. Что же он предпримет? Попытается влезть к ней? Ну, в таком случае она надерет ему его наглый нос: прищемит его мышеловкой. В обиду она себя не даст! Нет уж! Она сама кого хочешь обидит!

Зои Гримм все ждала, но никто не появлялся. Снеговик ушел.

На полу она просидела до самого вечера.

На площади зажгли фонари. Много фонарей – к обычным, уличным, добавились те, что зажигали раз в год. Праздничные огни делали город не таким угрюмым, как обычно.

Зои задумалась о празднике. Она ведь когда-то очень любила Новый год. Каждый канун сидела у окна и раскрашивала поздравительные открытки, стараясь не вылезти за линии, а сколько времени она провела у двери, в ожидании почтальона: ох, и непросто же ему приходилось – кто будет рад тягать бесконечные связки писем, которые Зои адресовала Человеку-в-красном!

А потом ее ждали запеченный гусь, елка с игрушками, горячий грог и… подарки. Сколько же лет прошло? Ей так давно ничего не дарили…

В последний раз это был чудесный снежный шар. Его подарил папа. Снег в нем шел сам – шар не нужно было встряхивать. А потом эта чудесная игрушка разбилась…

Разбилась, как и папа, как и ее мечты… как и ее разум.

– Ты не сумасшедшая, – сказал кто-то, и, кажется, это была сама Зои Гримм. – Тебе просто грустно и одиноко.

И все же это была не совсем правда. Единственное темное окно на Пыльной площади – это ее окно. У нее в кармане лежит склянка с пилюлями «Пиннетки для подавления аффективных расстройств (со вкусом лимона и прошлогодней страсти)». Это у нее дни черной меланхолии сменяются приступами экспрессивной до дрожи в руках и ушах непоседливости и взбудораженности. Именно она воюет со снеговиками, которых никто, кроме нее, кажется, не видит. А еще это тиканье, которое она то и дело слышит – притом, что все часы в доме стоят. Ну, и добавить к этому раздражающее воронье карканье… Интересно, что бы сказал милый господин доктор, если бы она рассказала ему про карканье?

Зои Гримм поморщилась. Нет, не стоит ему говорить. Он и так смотрит на нее снисходительно.