"28-я улица", такие же грязные стены, заплеванный пол, равнодушные пассажиры — любители ездить в хвостовых вагонах (интересно, ими-то что движет?).

Разгуливавший по платформе мужчина вдруг резко остановился, подошел к краю и, перегнувшись в поясе, уставился в темноту туннеля. Вдоль платформы еще трое сделали то же самое. Когда послышался звук приближающегося поезда, они отпрянули, но лишь немного и продолжали торчать на самом краю платформы, словно искушая поезд на расправу. Состав влетел на станцию и остановился в точном соответствии с табличкой. Райдер взглянул на часы. Еще два поезда. Минут десять ожидания. Он отошел от стены и принялся изучать рекламное объявление.

Это была реклама хлеба фирмы "Леви", хорошо ему знакомая. Первый раз он заметил ее, когда стенд только-только установили и он был девственно чист. А теперь на нем появилось несколько посторонних надписей. На картинке был изображен маленький негритенок, с аппетитом уплетающий булку. Реклама гласила: "Необязательно быть евреем, чтобы любить хлеб "Леви". К этому было добавлено злое замечание, сделанное толстым красным фломастером: "Однако нужно непременно быть черномазым, чтобы жить на государственное пособие и плодить своих черных ублюдков". Были здесь и другие сентенции, смысла которых Райдер не способен был постичь.

Что ж, подумал Райдер, вот он — глас народа! Народа, который торопится поделиться с публикой своим мнением, нимало не задумываясь, стоит ли оно быть услышанным. Он отвернулся от стенда и увидел исчезающий в туннеле хвост поезда. Он снова прислонился спиной к стене и обвел глазами платформу. К нему приближалась фигура в синем. Транспортная полиция, сообразил Райдер. Он сумел заметить и кое-какие детали. Одно плечо у полицейского было ниже другого, и он казался каким-то кособоким. Пушистые морковного цвета баки спускались ниже мочек ушей… Неподалеку от Райдера полисмен остановился, взглянул на него, потом в противоположном направлении. Он сначала скрестил руки на груди, затем снял с себя фуражку. Волосы на его макушке были рыжевато-русые, несколькими оттенками темнее, чем баки, и сильно примятые фуражкой. Он зачем-то поглядел внутрь фуражки и водрузил ее на место, снова скрестив руки на груди.

К противоположной платформе подошел поезд и отправился дальше. Полицейский повернулся и обнаружил, что Райдер в упор смотрит на него. Полисмен тут же уставился перед собой в одну точку и приосанился.

Бад Кармоди

Как только поезд покидает станцию, кондуктор должен выйти из своей кабинки и быть готовым предложить помощь тем из пассажиров, которые могут в ней нуждаться. Однако уж кому-кому, а Баду Кармоди было преотлично известно, что лишь очень немногие из его коллег соблюдают этот параграф инструкции. Большинство из них торчит в своих закутках и пялится в окно на бегущие мимо бесцветные стены туннеля. Но сам он работал совершенно иначе. Он неукоснительно следовал правилам, и, более того, ему нравилось проходить по вагонам в аккуратном мундире, отвечая с любезной улыбкой на самые тупые вопросы. Короче, он любил свою работу.

Бад Кармоди считал свою привязанность к железнодорожному транспорту наследственной. Его дядя был машинистом. Он совсем недавно вышел на пенсию после тридцати лет безупречной службы. Еще мальчишкой Бад гордился своим дядей чрезвычайно. Несколько раз по воскресеньям, когда выдавались рейсы поспокойнее, дядя брал его с собой в кабину и даже позволял трогать ручки пульта управления. Так вот и случилось, что с самого детства он твердо решил стать машинистом. Сразу после окончания школы он устроился на курсы кондукторов и водителей автобусов, и, хотя водителям платили значительно лучше, он устоял перед соблазном — его интересовала железная дорога. Теперь, отработав шесть месяцев кондуктором, он всего через сорок дней должен был держать экзамен на машиниста.

А пока он получал истинное удовольствие от своей работы. Даже период учебы был для него приятным воспоминанием: двадцать восемь дней теоретических занятий, а затем недельная стажировка под руководством опытного кондуктора. Мэтсон, который обучал его, был настоящим ветераном, которому оставался всего год до пенсии. Учил он хорошо, однако сам явно тяготился работой и был полон черного пессимизма относительно будущего железнодорожного транспорта и подземки в частности. Он предсказывал, что не пройдет и пяти лет, как подземка станет вотчиной черномазых и цветных. Мэтсон был ходячей энциклопедией всяких ужасов. Послушать его — работать кондуктором было немногим безопаснее, чем воевать во Вьетнаме. Каждый день и каждый час, утверждал Мэтсон, кондуктор подвергается риску получить серьезное ранение или даже погибнуть. Если день прошел без происшествий, считай — тебе повезло.

Многие опытные кондукторы любили рассказывать страшные истории, и хотя нельзя было сказать, чтобы Бад Кармоди во все это совсем не верил, лично у него никаких проблем пока не возникало. Нет, конечно, несколько раз пассажиры набрасывались на него с бранью, ну так это неизбежно. Кондуктор у всех на виду и виноват во всем, что бы ни приключилось. Но кроме злых взглядов да нескольких грязных словечек в свой адрес ему не пришлось пережить ничего из той серии ужасов, которые рассказывали старшие коллеги: плевков в лицо, избиений, ограблений и прочего. Их особенно возмущал подлый трюк, когда высунувшийся из своего окошка кондуктор получал по физиономии в момент отправления поезда. Таких рассказов было множество. Говорили, например, что одному кондуктору таким манером выбили глаз, другому — сломали переносицу, третьего ухватили за волосы и чуть не вытащили на ходу из поезда…

"Пятьдесят первая улица". Станция "Пятьдесят первая улица"!"

Он произносил эту фразу в микрофон ровным приветливым голосом, и ему приятно было сознавать, что его слышат во всех десяти вагонах сразу. Когда поезд влетел на станцию, он достал специальный ключ и, повернув его, подготовил к работе систему, открывающую двери. Он высунулся из окна и проследил за высадкой и посадкой пассажиров, затем закрыл двери сначала в хвостовой части состава, затем — в головной, проверил по световым индикаторам, все ли двери закрыты и блокированы. Когда поезд тронулся, он снова высунулся из окна на несколько секунд (как велела инструкция), чтобы убедиться, что все в порядке. Это было как раз то, чего не делали большинство ветеранов, боявшихся получить удар по лицу.

"Гранд Сентрал"! Следующая остановка "Гранд Сентрал"!"

Он вышел из своей кабинки и облокотился о дверь аварийного выхода. Он стоял со скрещенными на груди руками и разглядывал пассажиров. Это было его излюбленное развлечение. Он устраивал себе игру, стараясь угадать по внешности и манерам пассажиров, как они живут, где и кем работают, сколько получают, куда направляются. Иногда это было легко — мальчишки-рассыльные, домашние хозяйки или секретарши, пенсионеры. Но с другими, особенно с теми, что классом