— Ты слышишь меня, Бен?

— Но мои дети, — сказал Бен и сам услышал в собственном голосе, что уже сдался. — Я им нужен.

— Ты нужен ему, — очень тихо ответила мать, и на этом разговор закончился.

Итак, теперь он обедал с богатыми клиентами, заставлял их ощущать себя чрезвычайно важными персонами, чувствовать себя обласканными и польщенными тем, что им уделяет внимание не кто иной, как сын основателя фонда. Еще он тихо и незаметно работал на общественных началах в центре для “трудных детей”, стараясь сделать своих пятиклассников послушными и благонравными, словно алтарные служки. А все остальное время, которое только мог выкроить, он посвящал лыжам, парапланеризму, сноубордингу, скалолазанию, а также женщинам, хотя был разборчив и избегал слишком уж продолжительных знакомств.

Старому Максу придется подождать.

Внезапно обстановка холла отеля “Сен-Готард”, выкрашенного в красно-розовые тона и уставленного темной тяжелой венской мебелью, показалась ему гнетущей.

— Вы знаете, я решил, что, пожалуй, лучше подожду на улице, — сказал Бен посыльному.

Человек в хаки жеманно улыбнулся в ответ:

— Конечно, сэр, как вам будет угодно.

Моргая, Бен вышел на яркое полуденное солнце и остановился на тротуаре Банхофштрассе, величественного проспекта, обсаженного липами. По обеим сторонам красовались дорогие магазины, кафе и множество небольших известняковых особняков, в которых размещались финансовые учреждения.

Посыльный с багажом торчал у него за спиной, пока Бен не сунул ему пятидесятифранковую купюру и жестом не велел убираться.

— Премного благодарен, сэр! — воскликнул коридорный с плохо разыгранным удивлением.

Швейцары должны были предупредить его, когда автомобиль появится на вымощенной брусчаткой аллее слева от отеля, так что Бен не спешил. Ветер с Цюрихского озера приятно освежал после долгого времени, проведенного в душных и горячих комнатах, воздух в которых был пропитан запахом кофе и не столь сильным, но тоже безошибочно узнаваемым сигарным дымом.

Бен прислонил свои новенькие лыжи “Волант Ти Супер” к одной из коринфских колонн, возле которой стояли и все остальные его вещи, и стал наблюдать за происходящим на улице спектаклем с участием незнакомых прохожих. Неприятный на вид молодой бизнесмен, что-то кричащий в сотовый телефон. Толстая женщина в красной пухлой куртке, толкающая перед собой детскую коляску. Возбужденно болтающая толпа японских туристов. Высокий мужчина среднего возраста с седеющими волосами, собранными в хвостик, одетый в деловой костюм. Курьер с коробкой лилий, обряженный в броскую оранжево-черную униформу цветочного магазина “Блюменгаллери”. Эффектная молодая блондинка в дорогой одежде, держащая в руке хозяйственную сумку от “Фестинер” и глядящая прямо на Бена; впрочем, она сразу отвела взгляд и тут же еще раз посмотрела на него — хотя и мельком, но он успел уловить в ее глазах явный интерес.

“Было бы время да место...” — подумал Бен. Он снова принялся бесцельно рассматривать толпу. С Левенштрассе, до которой было не более пятисот футов, доносился нескончаемый приглушенный гул машин. Где-то рядом нервно тявкнула собака. Прохожий средних лет, одетый в яркую спортивную куртку странного красноватого оттенка, слишком уж броскую для Цюриха. И тут Бен заметил мужчину примерно своего возраста, целеустремленно шагающего мимо витрины “Косс кондитерай”. Что-то в его облике показалось Бену знакомым.

Очень знакомым.

Он присмотрелся повнимательнее. Неужели... Неужели это его старый приятель по колледжу Джимми Кавано? Бен весело улыбнулся.

Джимми Кавано, которого он знал еще второкурсником в Принстоне. Джимми вел тогда чудесную жизнь за пределами кампуса, курил сигареты без фильтра, от которых любой нормальный человек неминуемо задохнулся бы, и мог перепить любого, даже Бена, обладавшего неплохой репутацией по этой части. Джимми был родом из небольшого городка под названием Хомер, расположенного на северо-западе штата Нью-Йорк, и оттуда он привез огромное количество всяких историй. Как-то ночью, после того как он научил Бена запивать текилу пивом, он несколько часов подряд рассказывал байки о популярном в их городе развлечении — вернее, местном виде спорта, — под названием “повали корову”. Бен тогда чуть не помер со смеху. Джимми был стройным, мускулистым парнем, хитрым и остроумным, неистощимым на всякие проделки, хорошо знал жизнь и обладал прекрасно подвешенным языком. И, что самое главное, он казался гораздо более живым, чем большинство молодых людей, с которыми Бену приходилось иметь дело: типчиков с вечно липкими ладонями, которые профессионально торговали шпаргалками к вступительным экзаменам в юридические колледжи и бизнес-школы, претенциозных знатоков французского языка с их ароматизированными гвоздикой сигаретами и черными шарфами, угрюмых, словно разочаровавшихся в жизни. Весь протест, на который они были способны, ограничивался флаконом зеленой краски для волос. Джимми, похоже, старался держаться в стороне от всего этого, а Бену доставляла большое удовольствие и даже льстила дружба с ним, хоть он и завидовал той легкости, с какой Джимми шел по жизни. Как это часто бывает, после колледжа они больше не общались: Джимми получил какую-то должность в Джорджтаунской дипломатической школе, а Бен остался в Нью-Йорке. Никто из них особо не скучал по колледжу, а затем время и расстояние сделали свое обычное дело. Но Бен до сих пор изредка вспоминал Джимми Кавано и думал, что тот был, пожалуй, одним из немногих, с кем он был бы не прочь поболтать.

Джимми Кавано — это был действительно Джимми — подошел так близко, что Бен смог разглядеть его дорогой костюм, поверх которого было надето коричневое пальто, и сигарету. Он заметно раздался в плечах, но это, без сомнения, был не кто иной, как Кавано.

— Иисус! — громко произнес Бен. Он сделал несколько шагов по Банхофштрассе навстречу Джимми, но вспомнил о своих “волантах”, которые не хотел оставлять без присмотра даже швейцарам (кто знает, насколько они бдительны). Он вскинул их на плечо и пошел к Кавано. Рыжие волосы Джимми выцвели и немного поредели, веснушчатое лицо покрыдось морщинами, одет он был в костюм от Армани за две тысячи долларов, и какого черта он мог делать именно здесь, в Цюрихе? Внезапно их глаза встретились.

Джимми широко улыбнулся и шагнул к Бену, протянув ему левую руку. Правую руку он держал засунутой в карман пальто.

— Хартман, старый ты пес! — выпалил Джимми, не дойдя пяти ярдов до Бена. — Рад тебя видеть, дружище!

— Боже мой, это действительно ты! — воскликнул Бен. Но тут он увидел странную металлическую трубу, торчащую из кармана пальто его старого друга. Он понял, что это глушитель и дуло смотрело из кармана Кавано вверх, прямо на Бена.

Это могло быть одной из всегдашних странных шуток доброго старого Джимми. Бен шутливо поднял руки и увернулся от воображаемой пули, но тут заметил, как Джимми Кавано чуть заметно пошевелил правой рукой. Это было то плавное движение, которое нельзя спутать ни с каким другим: именно так нажимают на спусковой крючок.