и таким взглядом и Мастера Слова исследуемым не надо и так будут говорить, говорить и говорить. Не остановишь.

Самодовольно улыбаясь он тщательно поправил ухоженными пальцами чуть перекосившуюся на груди цепь с золотой Печатью Вопроса. На отполированных маникюристом ногтях блеснул холодом льда бесцветный лак. Пирамидальный алмаз перстня на левом безымянном пальце возмущенно возмутился, возревновал к блеску ногтей и пустил вокруг себя злые искры.

Леонардо ладонями разгладил чуть смявшуюся ткань бархатной куртки с золотым шитьем по рукавам и длинным обшлагами. С трудом поддел большие пальцы под прекрасно выделанную кожу широкого ремня пышных штанов-фарртоли. Прошелся по талии, расправляя образовавшиеся складки нижней шелковой рубахи. Никакие кружева на воротнике и рукавах куртки он не носил. Брезговал он и новомодными пуговицами из горного хрусталя или с жемчуга. Взамен «стекляшкам» на его куртке красовались стальные пуговицы фиолетового отлива из данатаской оружейной стали. Тот, у кого пуговицы из стали, что повесу равна золоту, не будет унижать себя горными осколками и морскими песчинками. И человеку понимающему, одного взгляда на его пуговицы вполне достаточно для одобрительного кивка и хмыканья. Ну и примерной оценки его наряда. Высокой оценки.

Он вновь коснулся ухоженными кончиками пальцев Печати. Всего лишь золотая Печать. Пока лишь золотая! И, возможно, пока лишь Печать, не инсигния. А вот чтобы изменить это и заменить, ему нужно….

Леонардо коротко вздохнул и с нескрываемой ненавистью покосился в сторону письменного стола. Дубового и массивного. Неимоверно раздражающего своими грубыми линиями и отсутствием какой-либо резьбы, виньеток или хоть каких-нибудь убогих завитушек, вышедших из-под острого резца мастера. Чистая и незамутненная ничем улитарность и кондовость. Даже сукно на столешнице грубое и темное, мрачного болотистого оттенка. И в многочисленных чернильных пятнах. Неопрятных, расплывшихся, побуревших от времени грязных пятнах! Какая же все-таки мерзость, этот стол, возьми его эльдары!

И очень интересно, а сколько же лет этому дубовому чудовищу, жуткому монстру канцелярских пещер? Сто, двести или все полтысячи? Какие страшные тайны он хранит? Сколько приговоров, указов, наставлений и доводных бумаг подписано на нем? Скольких писарей и секретарей он пережил, скольких неосторожных бумагомарак сожрал в вечернем мраке? Обхватил руками-бордюрами, подмял под себя боковыми тумбами. И перемолол их в бумажную кашу своими зубами-ящиками вместе с нарукавниками, стилусами и плотно исписанными листами? Тоже сто или двести? Ох, да за него страшно вновь садиться!

А как было бы сейчас хорошо вместо возни с протоколами, выписками, выдержками и разными справками, спуститься во двор и проделать со шпагой и дагой в руках несколько финтов. Широко раскинуть руки и вдохнуть теплый весенний воздух, после неторопливо перемещаясь из секунды в терцию по потемневшим островкам талого снега. Или выпить подогретого вина, щелчком пальцев подозвать симпатичную подавальщицу, заказать жаренного на углях мяса и кинуть пару сантимов трактирным музыкантам – веселее, быстрее, громче играйте! А Бруно со значением похлопает ладонью по оголовку рукояти плетки для придания еще большего рвения музыкальным ремесленникам – шевелитесь, нищеброды, а если господин не доволен будет… То запорю! Но… Но ему нужно продолжать свою работу. Ступени Постижения сами под ноги не бросятся, ему нужно совершать Шаги Познания и неутомимо Следовать Путем Истины!

От высокого градуса пафоса свело зубы словно от спелого лимона. Леонард громко фыркнул в ответ своим мыслям и вновь раздраженно помотал головой словно боевой жеребец, отгоняющий злых мух. Разметал водопадом длинные черные волнистые волосы по плечам. Ныне модный обруч для волос он тоже не носил. Мм-м, а вот если одеть повязку... Да, надо бы надеть повязку для волос… Короткий взгляд в зеркало - нет, это потом! Целых полчаса уйдет на выравнивание повязки и завязывание тройного петлевого узла. Сзади, самому, одному. Справиться ли он? Не перекосит ли неуклюже петли узла? Правая рука непроизвольно поднялась к затылку в попытке собрать волосы в длинный «хвост».

Леонардо резко отдёрнул руку от волос и решительно отвернулся от зеркала.

Все, все! Хватит прохлаждаться! За работу, господин легат-следователь, за работу! Не стоит так откровенно лениться и кряхтеть словно древняя развалина всего в девятнадцать лет, господин будущий Отец-Инквизитор!

Леонардо сел в кресло, чуть поддернул рукава куртки, поправил на поясе неудобно развернувшийся рукоятью в бок кинжал. Вернее, пародию на кинжал – широкий, на ладонь короче боевого, с тяжелой, изукрашенной золотом и самоцветами рукоятью. Но не с боевым же клинком ему ходить по узким коридорам архивириума, душным допросным и темным залам приората? Да и нельзя – неписанные правила приората не дозволяли нахождение у посетителей и прикомандированных оружия на поясе. Можно и не запрещено, но крайне невежливо. Верная дага и красавица шпага, как верные псы, терпеливо ждут его на выходе, под тщательным приглядом сержанта приоратской стражи.

Итак, что тут у нас следующим?

Очередной лист плотной желтоватой бумаги, исписанный убористым почерком с забавными завитушками на буквах Р и А разместился на грубом сукне столешницы. Допрос от пятого дня недели, осеннего месяца ноября, исходящий номер… Регистрационный номер, внутренний индекс архива, номер отдела, номер раздела… Номера, номера… Так, ведет сей допрос отец-инквизитор Святой Конгрегации Гнесс фон Руст согласно единственно верным правилам «Directorium» и «Practica Inquisitionis Haeretice Pravitatis». А если коротко, то Кодексу и Уставу.

«… и тогда я увидела, как исповедник Гийемины Го, святой отец Ансельмар, он и священник нашей деревни, что зовется Домин. Так он брал вот так ее руки в свои и наклонялся к ней близко и близко, совсем близко! Можно я к вам наклонюсь? Ах, простите, простите святой отец! Так вот он губами своими ее губ вот прямо совсем касался! И язык свой ей в губы совал! Глубоко, ох и глубоко же, святой отец! А потом он платье ее как….».

Ерунда и сластолюбивая мерзость! Похоть. Низменные чувства простецов. Вот кто за это убивает? Никто! Следующий протокол!

«Мы, отец–инквизитор Святой Конгрегации Гнесс фон Руст и добрые верующие в Господа нашего и в Небесный престол; Авейрон Кантен и Сидуан Мельес, соответственно викарий епископа де Нуа и протоколист при синодальном дворе Сабарте, в канун праздника Рождества Девы Марии, на второй год правления… И тогда этот злой человек ударил ножом длинным в брюхо достойного господина как целил, прям над бляхой ремня в пупок! Сережки же — вот так и рвал с ушей, вот с чего в крови они все».

Не то. Это дело раскрыто, убийца опознан и пойман, осужден и повешен. Да, следствие по разбою тоже вел отец-инквизитор, он же и составлял обвинительный приговор,