не помнили, или старательно не хотели помнить, даже старожилы Морознова. Словом, ныне Морозново пребывало в полнейшем упадке, и, кабы не лесхоз с комбинатом, давно бы разделило судьбу соседней Хованки, которая уже лет десять как практически полностью опустела. Лесхоз был большой, равно как и комбинат, размеры которого поражали воображение. Комбинат производил древесно-стружечные плиты, и работы там хватало всем без исключения – собственно, исключаться куда-то в Морознове было в принципе невозможно. То есть некуда. Судьба тех же детдомовцев, к примеру, была предрешена изначально: либо комбинат, либо лесхоз, причем комбинат, конечно, предпочтительней, потому что и столовая есть своя, и комнату в бараке-общежитии какую-никакую дадут, особенно семейным, и даже ателье и поликлиника при комбинате имелись, в отличие от лесхоза. Тот, разумеется, тоже не бедствовал (то есть на самом деле бедствовали все, но не так, чтобы совсем уже отчаянно), но поликлиникой его сотрудники пользовались обычной, да и еду горячую в лес возили отнюдь не каждый день. Словом, сотрудники лесхоза крутились, как могли, при этом утверждая, что так даже лучше, чем на комбинате эпоксидку нюхать, комбинатские же смотрели на лесхозовских свысока, явно считая себя белой костью в отличие от быдла. Это была война, тихая, давняя, застарелая, но никогда не приедающаяся; совершенно абсурдная война, ведь оба предприятия существовать могли только совместно.

Центр Морознова помнил о лучших временах. На улице Раздольной, главной, широкой, и местами даже асфальтированной, имелись дома отнюдь не барачного типа – бывшие купеческие двухэтажки, флигельки, красного кирпича, столетней давности дэкашник, с облупившимися колоннами, в котором крутили кино и устраивали иногда танцы; несколько чудом выживших магазинов, аптека, промтоварный, в котором, кажется, кроме воротных петель да сто двадцатых гвоздей отродясь ничего не было, и рынок, который, впрочем, работал только в выходные. Сгонять на Раздольную в среде детдомовцев считалось особым шиком, а уж если купить мороженого, или, в торговый день, кулёк семечек… впрочем, про мороженое и семечки обычно было либо враньё, либо и вовсе сказки, потому что откуда детдомовским было взять хоть копейку на мороженое и семечки.

Неподалеку от посёлка находились развалины, вдохновлявшие на подвиги не одно поколение мальчишек – главным объектом был, конечно, завод, от которого осталось немало, от полупустых цехов, до энергетических щитов, в которых, по слухам, по сей день водилось электричество. Полазать по заводу – это было престижно. Да еще можно гаек набрать на грузила, к примеру. Поэтому на завод, в отличие от аэродрома, ходили охотно и много, невзирая на запреты и угрозы.

А вот аэродром растащили подчистую, всё, что на нём имелось – это чудом сохранившаяся вышка, стены ангаров, лишенные даже крыш, и огромное, постепенно прорастающее травой бетонное поле, в самом центре которого находился почти полностью лишенный обшивки остов самолёта. То есть обшивка сохранилась на кабине, да местами над участком, где когда-то был салон, крылья жители Морознова давно ободрали полностью, потому что им надо было «железки поплощее». Всерьез аэродром интересовал, пожалуй, только братьев Фламма, прочие же считали его местом никчёмным, и были, пожалуй, правы. Что там делать, в этом чистом поле, продуваемом всеми ветрами, в котором от дождя можно укрыться только под вышкой, да и то с риском получить по голове какой-нибудь железкой? Дурное место, да и никчёмное. Никудышное.

* * *

Комаров, Зотов, и Ковригин нашлись там, где и ожидали их найти Ян с Полом – за главным корпусом завода, на своем «коронном месте». Коронное место располагалось за одним из цехов, в укромном закутке, и обладало сразу несколькими преимуществами. Во-первых, оно находилось под крышей, потому что в закутке был дебаркадер для выгрузки машин, и имелся неплохо сохранившийся навес. Во-вторых, удрать, если что, можно было сразу в двух направлениях. В цех, по лестнице наверх (страшновато, потому что лестница сильно проржавела), и вниз, в люк (еще страшнее, но если сравнить с тем, что устроят взрослые, если поймают – не так уж и страшно). Место гоп-компания себе устроила роскошное, с размахом: из конторки приволокли диваны и кресла, причем даже мягкие, обтянутые расползающимся дерматином, ящики, заменяющие столы, и даже для чего сейф с сорванной дверцей, которую, впрочем, ушлый Комар приставлял на место.

– О, крыса ползёт, – Коврига, увидев братьев, приподнялся с дивана, и ухмыльнулся.

– Какая? – спросил Комар. Он вставать не спешил, сидел в своём любимом кресле, и курил, пуская в воздух сизые дымные кольца.

– Двухголовая, – отрапортовал Коврига. – Вшивая.

– Сам ты вшивый, – сердито ответил Пол.

– А рыжих не спрашивали, – отрезал Коврига. – Вообще молчи, у тебя души нет, чего с тобой говорить.

– Есть у меня душа, – Пол нахмурился.

– Рот закрой, – мирно посоветовал Комар. – Яшка, давай, чего накрысили.

– Меня зовут Ян, – в который раз уже сказал Ян. Имя «Яшка» бесило его несказанно, Комар про это, конечно, знал, и сейчас давил на больное специально.

– Куян, – передразнил Комар. – Давай, сказал, чего принесли.

Из карманов братьев на импровизированный стол из ящика перекочевали следующие предметы: два коробка спичек, оба початые, шесть сигарет в пачке, которую зацепили в кабинете доктора, кусок синтетической бечевки (баб Зина оборется, веревка-то была для белья), открытка с изображением пышнотелой актрисы Грибановой (увидев открытку, Коврига с удовольствием причмокнул), и слипшиеся в комок сахарные помадки, которые Пол стащил у математички из ящика рабочего стола. Помадки были, к сожалению, так себе – все в какой-то крошке, дряни, посеревшие, и выглядели совершенно непрезентабельно.

– И это всё? – с возмущением спросил Комар.

– Ну… да, – вздохнул Ян. – Что смогли.

– Плохо стараетесь, – менторским тоном произнес до этого молчавший Зот. Он сейчас явно пародировал голос учителя русского языка, обладавшего мерзким характером и густым елейным баритоном. – Надо работать, мальчики. Прилагать усилия. Вот вы, братья Фламма, приложили усилия? Нет? Садитесь, двойка.

– Да, Зот, двойка им, – подтвердил Комар. – Так, Фляма-мяма, вот чё. Идите, доставайте, чё скажем. Леску чтобы принесли, два поплавка, хлеба, да не чёрствого, картоху…

– Тебе, может, Сферу с неба достать? – зло спросил Ян. – Издеваешься?

– Это ты издеваешься, ушлёпок, – Комар прищурился. – Ты сегодня кто? Крыса. Потому что ты вчера вытянул что? Травинку короткую. Чё тебе не ясно, Фляма-мяма? А ну пошли, и если до вечера не достанете, Зот вам пропишет песочной колбасы.

– Пойдём, – Пол дернул брата за рукав. –