Лидия: – Ну, да.

Яна: – Но вы ведь остались друзьями. Ведь так?

Лидия: – Так. Мы больше, чем друзья. И ты знаешь, я недавно поняла, что мы внутренне очень близки. Он очень тонкий и чуткий человек, и очень умный актер. Но я СИЛЬНЕЕ, чем он. И я не могу работать с плохими режиссерами.

Яна: – А он? Он может?

Лидия не отвечает. Улыбается глазами. На сцене начинает затухать свет.

Лидия: – Хочешь, я сварю кофе?

Яна: – Ага. Ну, ты не ответила – он может?

Лидия: – Яник, иди, умывайся. Мне скоро нужно уходить.

Яна усмехается и уходит.

Гаснет свет.

Картина вторая

Кафе или закусочная.

Петр и Роман. Роман одет небрежно. Не брит и не стрижен.

На вид лет 25. Роман – родной брат Петра.

Роман: – А помнишь, мы жили в летнем лагере, в лесу, в большом доме на втором этаже, и я ночью стеснялся ходить в туалет, который был далеко на улице.

Петр: – Угу.

Роман: – И я спросил тебя, что делать? А ты просто взял пластиковую бутылку и срезал ей верх ножом и подал мне. Это было так просто и неожиданно.

Петр: – Ну, ты же не хотел ночью ходить в туалет, тем более ничего не было видно и фонаря у нас с собой не было.

Роман: – Я был очень тронут. И впечатлен.

Петр: – Самое интересное, что ты делал с бутылкой, когда она была наполнена? Выливал ночью с балкона в траву?

Роман: – Нет, приходилось по-тайному выносить днем.

Петр (смеется): – Может, удобнее было ходить ночью?

Роман: – Ночью было неудобно. Там крутая лестница, а за стенкой жили молодые пацаны.

Петр: – Один еще хвастался, как он соблазнил какую-то девицу. Но рассказ был какой-то неправдоподобный. Неубедительный.

Роман: – Да, понятно было, что врал.

Петр: – Мне сон приснился, знаешь, какой-то знак в нем есть, мне кажется. Помнишь, я работал в одной конторе? Ну, там, где много приходилось фотографировать. А потом, когда я уволился, где-то через год умер мой бывший начальник. Он еще раньше ушел на пенсию. И вот мне снится как будто кабинет. Но не его кабинет, другой. Но вроде как его. Я нахожу в старом столе его часы и записную книжку. Открываю книжку, почерк его, но у него никогда такой книжки не было. И что там написано, я не запомнил. А вот часы. Тоже его, но у него никогда таких не было. Они дорогие, продолговатые, из серебристого металла. А ремешок синтетический, и почему-то натянут наоборот, очень плотно и закрывает циферблат. Я хочу посмотреть, сколько время и дату, но вижу только секундомер, маленький в круглом окошечке, сбоку, а весь циферблат закрыт. И я не могу поднять ремешок. И такая досада, что я не могу узнать ни дату, ни время. И сон обрывается.

Роман: – Может помянуть его надо?

Петр: – Не знаю. Вот такой сон. И он не забывается. Как там мать-то? Как сам?

Роман: – Я вчера очень плохо себя чувствовал, и когда проснулся, ужасно болела голова. Попил воды, лёг, уснул, проснулся через два часа. Состояние ещё хуже. Голова просто разрывалась.

Петр: – Пил что ли?

Роман: – Да выпил совсем немного. Отравился видно. Тошнота накатывала, считай, каждые пять минут. Опять попил воды. Включил телевизор. А там тошнит меня по всем каналам, тошнит меня на каждом канале. Всё что показывают, никак меня не поправляет, мне только хуже. Пошел я в ванную, и меня вырвало в раковину. Я вернулся в комнату и начал писать рассказ, а тут зашла мама и спросила, не болит ли у меня шишка сзади. Я ее переспросил – «В жопе? ». Она сказала: «Да». Я сказал, что не болит, а чешется. Она сказала: «Странно», посмотрела на стену и вышла. Ну, как? Я ответил на твой вопрос?

Петр: – Ты всегда отличался оригинальными ответами. А мать – вопросами. А я вот в Питер улетаю.

Роман: – Что-то связано со съемками?

Петр: – Ну, вроде того. Ты мой сценарий читал?

Роман: – Как баба ушла от мужика к бабе?

Петр: – Это не последний.

Роман: – Редкая чушь.

Петр: – Ну, спасибо, брат.

Роман: – А кто тебе еще правду скажет? Все хотят успеха, славы, удачи, а настоящим творчеством кто-нибудь занимается? Правда, меня удивляет, как можно организовать весь этот процесс съемки фильма? Это для меня непомерно сложно. В этом плане ты для меня загадочная личность.

Петр: – Ну, это была проба. Первый шаг. Это тоже творчество. Просто первый шаг всегда трудный. Ты мог бы быть более снисходительным ко мне. Я же твой брат (улыбается).

Роман: – Даже первый шаг должен быть настоящим. Это пока ремесло с элементами творчества. История-то о чем? Да ни о чем, в общем. Ты знаешь, меня вот что интересует: когда прекратят снимать эти грёбаные фильмы про всяческих агентов, шпионов. Это уже достало. Я все время об этом думаю…

Когда же это кончится?

Петр: – Людям это интересно. Это развлекает. Интригует. Увлекает. И снимать это будут.

Роман: – Ну, да увлекает. Если ты еще не совсем дебил, тебя это не увлекает. Мне надоело это однообразие. Дома эти, как обелиски, туннель под железной дорогой, реки из талой воды и запах затхлости. Тоска витает в воздухе, воздух так и пропитан обречённостью. Ничего здесь не произойдёт. Никогда. Вот снимут фильм про реальную жизнь, что с людьми происходит, что бывает на самом деле. Как люди любят и умирают. Один, блядь, за год снимут фильм, и то каким-нибудь европейцем, или латиносом, снимут в своей загнивающей стране и сразу дают свою тупую кинопремию. И половине актёров тоже эти статуэтки дают. И важные такие, блядь, обсуждают, какой они мегаохуеннейший фильм сняли. Какой он трогательный и честный. Именно такого нам не хватало. Вот он – наш продукт. Лучший в мире. А шпионам разным там, про войну мы дадим статуи за спецэффекты, лучшие роли второго плана и художнику по костюмам. Да… И художнику по костюмам. Потому что эти фильмы тоже почти шедевры.

Петр: – Я пытаюсь сейчас снять настоящее кино. Точнее не сейчас, а чуть позже. Сейчас готовимся. Борис написал сценарий. Опять же спонсор нужен.

Роман: – Надеюсь, что он будет что надо?

Петр: – Спонсор?

Роман: – Фильм, какой к черту спонсор? Или опять про то, что кого-то надо простить, хрен знает зачем, и страдать от того, что от тебя ушла баба к другой бабе?

Петр: – Мне кажется ты не прав. Пару новелл там получилось неплохих.

Роман: – Может