Вадим с нескрываемым раздражением врубил дальний свет, распугав бродячих котов, и медленно тронул Хастлер мимо убогих, осыпающихся древней штукатуркой и сплошь увешанных гирляндами сушащегося белья домишек. При ярком свете фар оказалось, что улочки вовсе не спят. Почти у каждого дома кипела жизнь. Старики, сидя на завалинках, пили чай из стеклянных банок и играли в кости, женщины стирали, кто-то прямо на крыльце увлеченно чистил зубы или мыл в тазу голову. В приоткрытое окно тянуло сопревшими носками, немытыми телами, чесноком, острой, кислой капустой.

Алла уже хотела сдаться, когда машинка вдруг выкатилась на ярко освещенную площадь, кишащую людьми и густо уставленную торговыми палатками и продуктовыми телегами. Над площадью повис многоголосый гомон, откуда-то нёсся несуразный китайский рэп, а воздух был напоен ароматами специй и свежей горячей еды, от которой тут же подвело желудок.

- Ну, что? По лапше? – спросил враз повеселевший Вадим, бодро скрипнув рычагом ручного тормоза, - С чем будешь?

Алла и ее очередная диета были борцами разной весовой категории, поэтому исход битвы был предрешен.

- С гадами, - произнесла она без промедления, но все же стыдливо пошла на компромисс, - Попроси только, чтобы… лишнее масло слили…

Вадим криво усмехнулся и протянул руку. Женщина достала кошелек.

Когда высокая фигура водителя скрылась за дверью ближайшей закусочной, Алла стала рассматривать магазинчики, лепившиеся по периметру площади. Фрукты, овощи, рыба, птица, мясо – все в одной неразборчивой куче. Но одна плохо освещенная витрина привлекла ее внимание внезапным нагромождением несъедобностей – кастрюли и котелки, какие-то неведомые музыкальные инструменты, одежда и… игрушки...

Она выбралась из машины и, внимательно вглядевшись в закопченное окно закусочной, зафиксировала Вадима, ожидающего заказ. Народу было полно́, и она решила, что вполне успеет добежать до лавки и осмотреть ее содержимое прежде, чем он вернется и хватится ее. И совесть перед Вагиной будет чиста, и Дюня лишний раз не будет закатывать зеленые глаза и ехидно ухмыляться их общей с Вагиной глупости. А потом – только горячая острая лапша с морепродуктами…

В лавке было сумрачно и жарко натоплено, от чего Алла тут же покрылась испариной и принялась бережно промокать платком выступившие над верхней губой росинки. Близоруко щурясь, она разглядывала стеллажи, освещенные лишь тройкой керосиновых ламп, развешанных по углам.

Все говорило о том, что она попала по адресу – винтажные гравюры, потрепанные книги с замысловатыми надписями на кожаных и деревянных переплетах, пучки ароматических палочек в пыльных стаканах, пейзажи никому не известных художников без рамок, целый отряд старых и, скорее всего, неисправных утюгов, кухонная утварь и сваленная в одну пеструю кучу одежда.

Один из углов от пола до потолка был заставлен игрушками. Бегло пробежавшись взглядом по нестройным рядам заводных роботов, дракончиков и фарфоровых кукол с облупленными носами, Алла затаила дыхание. Под самым потолком в компании замызганного тряпичного кота сидела… вроде бы она.

Женщина возбужденно достала телефон и еще раз сверилась с фотографиями. Восседающая на дощатой полке кукла отличалась от них разве что в деталях – одежда, прическа, обувь, но в основном, без сомненья, была та же. Алла потянулась за ней, но, даже встав на цыпочки, ей не хватало нескольких сантиметров, чтобы ухватиться за обутую в потертый кожаный башмачок ногу.

Оглядевшись в поисках продавца, она нетерпеливо крикнула: «Ниха́о!».

Через пару мгновений дверь, ведущая, видимо, в жилые помещения, скрипнула, и в лавку вместе с ароматами подгоревших рыбы и чеснока вошел сухонький мужичок в пижаме. Он что-то с аппетитом жевал.

- Лухэа? – Без лишних прелюдий спросила его Алла, ткнув пальцем в куклу.

За долгие годы регулярных посещений Китая она давно привыкла к тому, что для общения с местным населением вовсе не нужно знать язык. Выучить несколько простых слов – нихао, бухао, лухэа, сесе – было более чем достаточно. Спорные же вопросы – вроде цены - легко обсуждались с помощью гримас, рук и головы. Но впервые в жизни реакция продавца поставила ее в тупик.

Проследив взглядом за движением ее указующего перста, он вдруг прекратил жевать, нахмурился, а потом энергично замотал головой и скрестил перед собой запястья – всем понятный знак.

От удивления Алла Константиновна сразу перешла на родной язык.

- Я заплачу, сколько скажешь. Лухэа?

Мужичок снова помотал головой и мучительно, но вполне внятно, ответил:

- Ни-ися пло-отать.

- Что значит «Нельзя продать»?

- Не-та пе-сять… Ни-снать, холё-со ли ху-ёва.

Женщина хлопала глазами, пытаясь перевести, но выходила какая-то чепуха.

- У-теля, - между тем лопотал хозяин, тесня ее к выходу, - Ни-плота-вай. Ба-бай, сакли-та.

Через мгновенье она оказалась на улице. Если она все правильно поняла, то продавец сказал ей: «Нет печати. Не знаю, хорошо или плохо. Утеряна. Не продается. Прощай. Закрыто».

В крайнем замешательстве двигаясь к машине, она увидела за лобовым стеклом уже вернувшегося Вадима, споро орудующего палочками над картонной коробкой и оживленно болтающего по телефону, прижатому ухом к плечу. А она переживала, что водитель ее хватится…

Умявшись в машинку, Алла покосилась на вторую коробку, небрежно оставленную на приборке, и стала ждать, когда Вадим закончит беседу. За его односложными «Да. Нет. Я тоже. Встреть завтра в восемь» в трубке слышался звонкий девичий голосок. В какой-то момент ей показалось, что голосок произнес «Как-скотиновна?», от чего Вадим плотнее прижал к щеке динамик и пробормотал: «Э-э… кхм…Нет. Она – наземным».

Алла, ненадолго позабыв про куклу, переваривала услышанное. Она прекрасно знала, какое обидное прозвище ей придумали ее «продажницы», но она и не подозревала, что у Вадима с кем-то из них… внеслужебные отношения. Перед глазами промелькнула вереница одинаковых приветливых лиц с дежурными белозубыми улыбками. Так кто же?..

Когда Вадим нажал «отбой», она отложила на потом неясные подозрения и хмуро произнесла:

- Дюня… Я нашла. Только он почему-то не захотел продавать и вытолкал меня за дверь.

- Цену набивает, - ответил с полным ртом водитель, не глядя на нее, - Почему не торговалась?

- Да он даже цену не назвал… Слушай, я, может, просто не поняла его… А, ты ведь хорошо знаешь китайский…

Мужчина фыркнул и, отправив в рот последние кусочки, выбросил картонку с палочками в открытое окно.

- Ешь, - он кивнул на вторую коробку, грустно подтекающую не слитым маслом, и хлопнул дверью.

Через десять минут он вышел из лавки, держа