— Пусть войдет, Капитон. Пригласи.

Шкаф вернулся на свое законное место прежде, чем вошел гонец.

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! — Он склонил голову.

— Оставь, — отмахнулся Павел Антеевич. — Давай по делу.

— Меня послал управной оперотдела спецстражи Политов Роман Валентович. Смею доложить дословно. Двадцатого числа был задержан «язык», по свидетельству которого некие лица, нами пока не установленные, заинтересованы в сборе невесомых лат и ведут активные действия по их поиску. Три тотума ими уже найдены и заполучены. Владельцы уничтожены.

Глава вэйбезопасности откинулся на спинку кресла, в удивлении приподнял брови. И Капитон, внимательно следивший за выражением лица начальника, невольно повторил это движение.

— Это проверенная информация?

— Вне всякого сомнения.

Павел Антеевич сложил ладони вместе и поднес к переносице. Он знал, что девять из шестнадцати тотумов давно находятся в секретке Вэйновия и опутаны сторожевыми заклинаниями, как катушка — нитками. Ни один вор не сунется туда, если дорожит жизнью. Каждый из тотумов — это просто сильный оберег, но если их объединить… Кто-то надумал войти в легенды.

Министр поерзал в кресле.

— Так, гонец, передашь вот что…

Секретарь приготовился конспектировать, но Павел Антеевич дал отбой взмахом руки.

— Передашь Политову: расследование разрешаю. Более того, пусть подключает лучших своих молодцов. Важно узнать, кто за этим стоит. Мне нужны имена. Параллельно ведите поиски оставшихся четырех тотумов, постарайтесь договориться с владельцами без принуждения, можете посулить вознаграждение. В пределах разумного, естественно. У вас есть какие-либо предположения, где искать обереги?

— Силовые улавливатели указали, что один из тотумов находится на северо-востоке Ижской губернии.

«В настоящей дыре», — подумал секретарь, зависть разом отпустила. Хорошо, что это не он служит в ССВ и не его могут услать на край империи шлепать по грязи и бездорожью. Ходят слухи, что там все еще живут словно в средневековье: ни тебе удобств современности, ни культурной жизни. Куда лучше теплый кабинет и вид из окна на вечерние огни столицы.

— Продолжайте искать. Смотрите — не провороньте, — прогремел министр и добавил: — Вы свободны, молодой человек. Отправляйтесь.

Август, 9023 г. от сотворения Хорна,

Ижская губерния, г. Увег

Серый туман… Кислый запах копченостей и дешевого табака.

— Я понятно выражаюсь? — прозвучал рядом требовательный голос.

В глазах прояснилось, и Тиса смогла оглядеться. Комната тонула в полумраке. Одинокая свеча, обычная, без наклада, истекала воском на дубовую столешницу, испещренную мелкими царапинами. Острое пламя шипело и билось. Дрожали тени на бревнах лиственничного сруба. Под потолком, подбитым дранью, щерилась голова лохматого вепря, сверкая изогнутыми как сабли клыками. Чучело буравило Тису единственным стеклянным глазом.

За гранью света во тьме проявились очертания стула с высокой спинкой. Тиса скорее почувствовала, чем разглядела сидящего на нем человека. Еще двое замерли за его спиной.

— Да или нет? — голос резал как осколок льда.

— Да, господин! — Тиса удивилась, услышав свой приглушенный ответ. Ладонь сжала жесткое ребро табурета.

— Отлично.

Навстречу ей воспарил кошель размером с бычье сердце. «Из замши, — подумала, прежде чем разглядела матовые чешуйки. — Нет, змеиная кожа».

— Я вижу, мы нашли общий язык, — произнес уже не так строго… вэйн?! Теперь это было очевидным. — Придерживайся плана. Древняя вэя в твоих руках выполнит все приказы, точно послушная кошка. На связь выходи в крайнем случае.

Кошель снизился и мягко ткнулся ей в колени. Тиса решила, что это ошибка — кажется, ее приняли за другого человека. Меж тем ее рука — широкая, в грубой черной перчатке — подхватила кошель. Тиса насторожилась. Что-то здесь не так.

— Помни, владелец не должен остаться в живых. Уничтожь его.

«Кого?» — переспросила, но голоса своего не услышала, лишь треск свечи нарушал молчание.

«Что со мной? — попыталась сказать Тиса, но с губ по-прежнему не слетело ни звука. И тут ее осенило: — Да это же не моя рука!»

— Порталом обеспечим. Как только порешишь владельца и тотум окажется у тебя, сможешь разбить стеклянный шар перехода. Раньше даже не смей. Открой кошель! — продолжал командовать собеседник.

Пальцы вопреки желанию заплясали над узлом шнурка.

В душе Тисы поднялось возмущение: «Безумство какое-то! Нет, ты не развяжешь его. Черта с два!» Она призвала всю волю, дабы обрести власть над телом. Тщетно.

«Давай же!» — от натуги уже темнело в глазах, когда она вдруг ощутила покалывание в подушечках пальцев. Руки замерли.

— Я… не… стану, — насилу выговорила Тиса низким мужским голосом.

— Не может быть! — взревел незнакомец и, вскочив с места, рванулся к ней.

Тиса почувствовала, как страх накатил омерзительным шквалом. Подбородок ее сам вздернулся вверх, а взор уперся в лицо, черты которого казались смазанными, будто размытая дождем акварель. Но глаза… Раньше она никогда таких не видела: без зрачка, слабо светящиеся фосфором. Они прожигали ее насквозь. Невыносимая боль иглами впилась в мозг, и сознание провалилось во тьму.

Глубокая ночь заливала комнату чернилами. Лунный свет тягуче просачивался через тюль и ложился на стены.

Тиса лежала в постели, раскинув тонкие руки подобно надломленным плетям. Каштановые кудри слиплись от холодного пота. Взгляд медовых глаз невидяще уперся в потолок. Прошло некоторое время, прежде чем она стала осознавать себя. Следом отрезвляющей волной нахлынул холод. Стуча зубами, девушка потянула на себя простыню.

Сообразив, что не может согреться, она встала с кровати. Извлекла из нижнего ящика шкафа шерстяную шаль и закуталась в нее. Потом звякнула склянками в тумбе, вынимая графин. Глоток ежевичной настойки обжег горло, пищевод и ошпарил желудок кислотой. Жар разлился с кровью по венам, возвращая способность соображать.

— Что это было? — шепот прозвучал резко на фоне далекого пения сверчков и ветра. Еще два глотка из графина.

Такое ощущение, что…

— Нет, — простонала она. — Неужели снова видения? Не хочу!

Тиса оттолкнула тонкую нить, навязчиво протянутую из памяти, с помощью которой она смогла бы восстановить увиденное, соткать его, словно гобелен, в единую картину.

— Не собираюсь вспоминать всякий бред, — снова поднесла к губам узкое горлышко. Но, вдохнув пары спиртного, поморщилась и убрала настойку обратно в тумбу, в самую глубь. Если Камилла найдет — ворчаний не оберешься.