Меня сразу же облепила тишина. Будто бы я оглохла на оба уха, или их заложило снегом. Но нет: из нашей комнаты с малиновой занавеской доносятся голоса и звон – кто-то задел колокольчики у двери. Там обычный мир – уютный и тёплый, мир домашней пещерки. А здесь, на улице, – аквариум…

   Деревья стали кораллами: каждая, даже самая тонкая веточка покрыта крупными кристаллами снега. Между ветвями носятся стаи серебристых рыбок – кошки, все как одна побелевшие от снежного пуха, уселись кружком и с вожделением смотрят на рыбью игру.

   Я иду, разрывая и подбрасывая носками ботинок тяжёлый нетронутый снег – дно аквариума. Машины – гигантские морские черепахи, мирно дремлют на обочинах, из снега проступают их обтекаемые панцири. Я единственная, кто знает об аквариуме, залившем наши улицы этой ночью. Я одна, кто видит розоватое небо, просвечивающее сквозь его стенки.

   Мимо проплывает огромный марлин, слегка задев меня краешком изящного хвоста. Он плывёт вдоль улицы, заманивая меня за собой, всё дальше и дальше в заснеженные дебри незнакомого мира.

   Провода низко нависают над землёй под грузом мокрого снега. По ним медленно передвигаются вереницы молчаливых моллюсков, иногда обрушивая вниз маленькие лавины.

   Я иду по аллее, над которой с обеих сторон нависают желтоватые фонари. Они иногда движутся, плавно поднимаясь и опускаясь над кустами кораллов. Ведь фонари прикреплены к головам тёмных глубоководных рыб, задумчиво пасущихся у самого дна. Великаны сонно кивают мне, когда я прохожу мимо, и тени вокруг их лампочек дрожат и двоятся.

   Меня обгоняет человек в чёрной куртке с надвинутым на глаза капюшоном. Он направляется в глубину парка, в руках у него удочка и пакет с чем-то блестящим. Приглядевшись, я понимаю, что это перламутровые пуговицы.

– Я к Памятнику иду, – говорит человек, обернувшись в мою сторону. – Там лучше всего клюёт… Сельдь и морской окунь. А пуговицы – по-моему, лучшая наживка в это время года. Я пробовал на ёлочные огоньки ловить – но так пустой и вернулся.

   Человек улыбается, в лице его есть что-то рыбье.

   Я пожимаю плечами и медленно бреду следом. Над куполами собора парят огромные медузы: их мерцающие тела по форме напоминают летающие корабли пришельцев, волны щупальцев облепили заснеженные нефы, некоторые щупальца дотянулись даже до кованых ворот ограды. Видимо, это медузы источают странное розоватое свечение, разлившееся по ночному небу…

   Я не иду за рыбаком в глубину парка, а направляюсь к реке. Снег становится таким густым, что противоположного берега не видно, и заметённое ледяное поле теряется в крапчатой пелене. Группка детей с визгом и смехом катается с берега, используя вместо санок больших крабов и плоские половинки раковин.

– Кто вас отпустил так поздно на улицу? – спрашиваю я, поймав за рукав маленького мальчика, тянущего за клешню упирающегося краба. Мальчик не отвечает и смотрит на меня масляными тюленьими глазами. Девчонка в яркой шапке с помпоном подводит ко мне тройку необычайно крупных, с неё саму ростом, морских коньков, запряженных в деревянные санки.

– Возьми, покатайся! – говорит она и улыбается, показывая белые, чуть неровные молочные зубы.

   Я с опаской гляжу на покачивающихся в воздухе морских коньков. Куда умчат меня эти причудливые создания: в неизведанные глубины снежного моря, где царит влажная темнота, и нет обитателей, и только холодные нити водорослей будут касаться моих щёк? Или они утащат санки далеко за пределы аквариума, на заповедный берег, где у причалов спят заснеженные лодки, а на скамейках каменной набережной карликовые белые медведи едят эскимо?

   Я сажусь в санки, и коньки, хорошенько раскачавшись и помахивая прозрачными крылышками, трогаются с места. У меня нет поводьев, но коньки, кажется, сами знают дорогу – они везут меня обратно к дому. Санки быстро и почти бесшумно мчат меня по пустым улицам, снег взлетает из-под полозьев маленькими фонтанчиками. Я закрываю глаза и с удовольствием ощущаю на лице движение воздуха и робкое щекотание метели.

   Сани останавливаются – мой подъезд. Я с сожалением покидаю насиженное место и слежу, как экипаж медленно и неуверенно трогается и ползёт к повороту.

   Свет в кухонном окне так и горит – я забыла потушить его, когда уходила. Я смотрю по сторонам, стараясь хорошенько запомнить призрачный зеленоватый мир, раскинувшийся вокруг. Эх, взять бы что-нибудь на память…

   На клумбе я замечаю большую раковину с открытыми створками. Я поднимаю раковину, стряхиваю с неё снег и проверяю, пустая ли она. Нежно-розовые створки раковины напоминают полуоткрытые губы, внутри темно и пусто…

   Я ещё раз оглядываюсь, медлю на пороге, а потом захожу в тёплую, пахнущую кошками тьму подъезда.

   В прихожей стоит туман – это переполненный чайник пыхтит и плюётся кипятком на плите, и тоненько, еле слышно пищит.

– Где же чай? – спрашивают меня. – Мы как раз обсуждали особенности фольклора аборигенов Новой Зеландии, и очень проголодались! А к чаю что-нибудь будет?

   Я иду на кухню и достаю из холодильника баночку сардин. Мне, конечно, очень жаль, что никто кроме меня так и не побывал в аквариуме. Но, с другой стороны, громкие голоса и смех наверняка распугали бы всех его обитателей…

   Назавтра аквариум растаял. Кораллы исчезли, стаи рыб смыло дождём, крабы сгинули в полыньях речки. Но у меня осталась раковина. Если приложить ухо к ее пухлому розовому рту, можно кое-что услышать. Нет, не шум моря.

   Где-то там, в потаённой глубине завитка, нежно и вкрадчиво шелестит снег.

Белое на белом

– Ты делаешь успехи, зайка! – сказала мама, с улыбкой рассматривая новую Сашину картину.

   Внутри тонкой деревянной рамы угасала осень: на черных ветках старых лип еще пламенели последние желтые листочки, но большая их часть уже осыпалась и золотыми сугробами укрывала землю; кое-где виднелись островки снега, лужица возле тропинки подернулась сизым льдом; над кронами деревьев хмурилось растрепанное ноябрьское небо.

   Картина получилась очень живой, яркой, и не по-детски серьезной. Совсем неплохо для пятиклассницы! Мама всегда знала, что у Сашки талант, поэтому и отправила дочь учиться в изостудию. И гляди-ка, не прошло и двух месяцев, а она такие замечательные пейзажи начала рисовать!

   Сашка, однако, казалось, чем-то недовольна: она сопела, задумчиво грызла палец, вертела картину в руках.

– Мам, чего-то здесь не хватает! Только вот не пойму, чего именно.

– Будет тебе придираться! Учителю ведь понравилось – значит все в порядке… И мне очень нравится… И, между прочим, тебе скоро на