На разных этажах здания одновременно взорвались три самодельные бомбы.

От оглушительного взрыва земля содрогнулась, как от мощного подземного толчка. Взрывной волной выбило окна в северном крыле Дефанс, и несколько нескончаемых минут осколки кружили в воздухе. На глазах у тысяч потрясенных людей небо вдруг запылало.

Бомбы сработали на первом, семнадцатом и тридцать третьем этажах небоскреба. Все три были заложены в центральной части здания, но силой взрыва повредило перекрытия по всей его ширине. Три пролома вспороли южный и восточный фасад, выпустив на волю гигантские огненные шары и клубы густого черного дыма.

От немедленно вспыхнувших пожаров температура в помещении моментально поднялась до девятисот с лишним градусов. Железные конструкции продержались недолго. Куда меньше, чем понадобилось бы, чтобы спасти хоть кого-то внутри этих стен. В соответствии с общими мерами безопасности для зданий такой высоты жароустойчивость несущих конструкций была рассчитана, как минимум, на два часа. Но кто может рассчитать, что на практике способны натворить три бомбы, заложенные в трех разных местах? Кроме того, в данном конкретном случае огнетушители, которые при пожаре включаются автоматически, не сработали в зонах, пораженных взрывами, что явно осложнило ситуацию.

За несколько лет до этого, 11 сентября 2001 года, первой из башен Всемирного торгового центра понадобилось около тридцати минут, чтобы рухнуть после теракта. Башне КЕВС, которую постигла та же трагическая участь, потребовалось куда меньше времени.

В 8.16, всего через восемь минут после взрывов, здание посреди площади Куполь с громовым треском начало обваливаться.

Восемь минут. Для полной эвакуации здания нужно, как минимум, втрое больше времени. Несмотря на регулярно проводившиеся учебные тревоги и четко отработанный алгоритм одновременной эвакуации людей по лестницам этажных блоков, тщательно продуманная система безопасности не сработала — здание было слишком сильно повреждено. Но главное, из-за того что одна из бомб взорвалась на первом этаже, никто не смог покинуть здание через входные двери или убежать через подземные коммуникации. За восемь минут найти какое-либо решение не удалось.

Взрывом разворотило многие несущие конструкции, из-за чего значительно возросла нагрузка на остальные. Металлические опоры стремительно теряли жесткость, в первую очередь на трех пострадавших этажах. Вскоре верхняя часть здания, лишившись всякой поддержки, обвалилась под собственной тяжестью, а вслед за тем начала рушиться вся башня. В огромном облаке серой пыли этажи проседали один за другим, начиная с пылающей вершины здания.

В этот миг до скопившихся поодаль ошеломленных зрителей дошло, что они присутствуют при катастрофе невероятной разрушительной силы. Спустя одну-две секунды они услышали грозный гул, который постепенно набирал силу, похожий на грохот неотвратимого торнадо. То был шум гигантской ударной волны, вызванной взрывом, столь же мощной, сколь и внезапной. И облик Дефанс навеки изменился.

Оказавшиеся в зоне поражения здания фирмы «Найджел», башни ДС4, церкви и комиссариата полиции подверглись частичным разрушениям. Расположенный ниже проспект Дивизьон-Леклерк, по которому двигались потоки машин, полностью завалило обломками. За несколько кошмарных мгновений всю площадь Дефанс окутала мгла, словно наступил конец света. Еще долго казалось, будто Большая арка парит над океаном черной пыли.

Всего через несколько минут после взрыва префект ввел в действие «Красный план». Немедленно был назначен ответственный за спасательные операции, который взял на себя руководство двумя службами: пожарно-спасательной и медицинской. В их распоряжение поступили значительные силы: пожарные, саперы, спасатели, полиция, отряды гражданской обороны и сотрудники частных лечебных учреждений, которые занялись оказанием пострадавшим срочной врачебной помощи и психологической поддержки во временном медицинском центре.

Несмотря на оперативное вмешательство спасателей, итог атаки оказался ужасающим. Это был самый страшный теракт, когда-либо совершенный на территории Франции. В момент, когда рухнула башня, все, кто находился в радиусе нескольких сотен метров вокруг нее, задохнулись или погибли под обломками. Внутри здания люди, уцелевшие после взрывов, были раздавлены при падении башни.

Из 2635 человек, которые в то утро вошли в башню КЕВС, выжил один-единственный. Я.

Ты спишь; порой из темных подземелий

Исходит, как из ада, шепот теней.

Виктор Гюго. Возмездие. Книга 7

Меня зовут Виго Равель, мне тридцать шесть, и я болен шизофренией. По крайней мере, именно так я всегда считал.

В двадцать лет, если память мне не изменяет, — мои собственные воспоминания так далеко не простираются, и приходится полагаться на то, что говорили мои родители, — мне поставили диагноз: психические нарушения, характерные для острой параноидальной шизофрении. Расстройство кратко- и долговременной памяти, сбои логического мышления, а главное, главное — основной симптом, именуемый «положительным»: я страдаю слуховыми словесными галлюцинациями.

Да. Я слышу голоса.

Сотни голосов, разных, незнакомых, близких или далеких. Изо дня в день, повсюду, здесь, сейчас. Это как шепот, идущий ниоткуда, угрозы, оскорбления, крики или рыдания, голоса, вырывающиеся из решеток метро, голоса, текущие по сливным стокам, бормочущие из-за стен… Они звучат во время приступов, когда все плывет перед глазами, а мозг вопит от боли.

С тех пор мне предписано лечение нейролептиками, которые более-менее подавляют бредовые состояния и галлюцинации. Лекарства время от времени меняются. Но не моя болезнь. Я приспособился жить с ней, как и с побочными эффектами препаратов: избыточным весом, апатией, бегающим взглядом, утратой либидо… Апатия в конечном счете помогает примириться со всем остальным. И прекратить борьбу.

Постепенно я смирился с тем, что попросту болен, а голоса — только порождения моего расстроенного мозга. Несмотря на удивительную реальность своих галлюцинаций, я признал их всего лишь галлюцинациями, согласившись, как того и требовал мой психиатр, с очевидным. Мне понадобилось несколько лет, чтобы решиться на это. В глубине души я склонен думать, что для меня оказалось менее утомительным принять свое безумие, чем упорствовать в его отрицании. Лет десять назад моему психиатру даже удалось подыскать мне работу. Мне поручили вводить данные в компьютер в бюро патентов Фейерберга. Ничего сложного в этом нет, — сидишь себе и набираешь километры цифр и слов, даже не задумываясь, что они означают. Мой начальник, Франсуа де Телем, знал, что я шизофреник, но ему было все равно. Лишь бы я сам об этом не забывал.

Но после взрыва башни КЕВС я уже ни в чем не был уверен. Даже в этом. В тот день все изменилось. Раз и навсегда.

Там произошло нечто таинственное, известное мне одному, нечто такое, что заставляет на многие вещи взглянуть по-другому. Знаю, что мне, скорее всего, никто не поверит. Но это не важно. Мне не привыкать. Я и сам себе долго не верил.